Евгения любит богемные фенечки, пиво, духи «Шанель»,
Евгения коллекционирует булочки, снимается для Vogue и Elle,
Улыбается на все двадцать восемь, - она не мудреет, ей все эти мудрости – дважды-два,
Она не спрашивает: я права, нет? – уверенна, что права,
Даже если прямая кривит и не нужно колоть дрова.
Евгения любит ходить по макдональдсам, - смотрит, как губит себя народ.
У неё дома дерутся ёжик, овчарка, и кот роет нору, где дрыхнет крот.
Она называет себя то Дженни, то хриплой куколкой Эжени,
Её раз в месяц сажают на строгий ошейник, но ей эти строгости не страшны,
Пока щёчки румяны и губы- мягки-влажны.
У Евгении в сумке – микс винегретный, - заколки, банкнотки, тональный крем.
Она одиночка – не ходит в гаремы, живёт себе в люксе и называет его Гарлем.
Ей неинтересны красоты, манеры, - она совершенна, а кто не согласен, так пусть молчит,
Её ненавидят официанты, метрдотели и все врачи.
Она не боится воров и маньяков, гуляет в Латинском квартале, спит голышом,
Она ещё куколка, не имаго – ест чупа-чупсы, дюшес, крюшон.
Ей даже не снятся огни, миллионы – в её головке нет места снам,
И даже когда она несколько хамелеонит,
Всё так же «невинна», юна, вкусна.
Мужчины пускают бульдожьи слюни, худеют в карманах, стоят торчком.
Она не бабочка, лишь личинка – сложнее взять и накрыть сачком.
Они её холят и ненавидят, однажды зарежут, уже тик-тик… -
Стучит убийственный механизм. Она не знает, ест стейк и теряет
лип-стик.
Ещё распевает часами в джакузи – не любит душ и чуть-чуть обожает попсу,
Её из подруг кто-нибудь да задушит, убьёт, как мужик - на лету осу.
Евгения, правда, пока не в курсе, порхает-щебечет, жуёт миндаль.
Её худосочные смуглые плечи не знают ни тяжести трудных будней, ни сковороды «Тефаль».
Она равнодушно несёт корону, корона не падает, раз осанка, как мозг, пряма.
Её совершенство не стоит ни кроны,
Она ещё всё тысячу раз проворонит,
Пока её полностью выбросит из стремян.
А ей невдомёк - шелестит, моргает, -
Ни мамочке свечка, ни папику – кочерга, -
Что завтра будет уже другая
У luxury-очага.
Евгения любит тотчас, сегодня, - такая цаца
полюбится ангелу и скоту.
Но всё же случится ей разово удивляться,
почувствовав старость шершавых горячих губ
И жаркую пустоту.
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, — так ведь нет:
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили те дубы на гробы.
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах!
Добрый молодец он был, ратный подвиг совершил —
Бабку-ведьму подпоил, дом спалил!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Здесь и вправду ходит кот, как направо — так поет,
Как налево — так загнет анекдот,
Но ученый сукин сын — цепь златую снес в торгсин,
И на выручку один — в магазин.
Как-то раз за божий дар получил он гонорар:
В Лукоморье перегар — на гектар.
Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они царя и моря.
Каждый взял себе надел, кур завел и там сидел
Охраняя свой удел не у дел.
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб.
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
А русалка — вот дела! — честь недолго берегла
И однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика — не желают знать сынка:
Пусть считается пока сын полка.
Как-то раз один колдун - врун, болтун и хохотун, —
Предложил ей, как знаток бабских струн:
Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму.
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Бородатый Черномор, лукоморский первый вор —
Он давно Людмилу спер, ох, хитер!
Ловко пользуется, тать тем, что может он летать:
Зазеваешься — он хвать — и тикать!
А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год —
Любознательный народ так и прет!
И без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей ему накличь паралич!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
– Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!
А не дашь — тогда пропью долото!
– Я ли ягод не носил? — снова Леший голосил.
– А коры по сколько кил приносил?
Надрывался издаля, все твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля!
Ты уймись, уймись, тоска
У меня в груди!
Это только присказка —
Сказка впереди.
И невиданных зверей, дичи всякой — нету ей.
Понаехало за ней егерей.
Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Все, о чем писал поэт, — это бред.
Ну-ка, расступись, тоска,
Душу мне не рань.
Раз уж это присказка —
Значит, дело дрянь.
1966
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
