Тучи кололись над головами фонарных столбов
И рассыпали семена, из которых росли лилии молний.
Грохочущий мир замер в испуге, слушает вечный зов,
По венам слепых проводов, электрическим импульсом «вспомни».
Я пришит к мосту иглами дождя, как мотылек, бабочка на булавке.
Я раскинул руки-крылья, в немом крике, к тебе вверх. Или вниз.
Лилии раскрывали свои лица, заглядывали мне под веки и целовали жарко
Мою шею и грудь. И иглы стальные удерживали от того чтоб не свалиться ниц.
Я прожит. Прочитан от корки до корки, предсказан по звездам и числам.
И заперт на сто замков и на сто запоров, на сто ключей.
А ты меня молишь «вспомни меня милый, я из другой нестрашной сказки, из твоих мыслей,
Я из твоей любви, из твоего Солнца, из главного, из мелочей».
Она плела мне рубаху из крапивы, колола хрустальный гроб, гнала как самогон живую воду,
А я все никак не мог поверить что это со мной, что это все правда и это таки со мной.
Я старался быть с ней милым, не говорить о главном, лишь обсуждать погоду.
Она смотрела глазами осеннего неба, она молча молила «вспомни, вспомни, хороший мой».
А потом я сказал ей уходи. Она плакала. А я был смел и делал как надо,
Я был научен делать как надо всем, быть хорошим и следовать законам старых сторожевых подъездов.
И без нее я прожил лишь двенадцать часов и семь минут. И на голову мне водопадом
Стальной дождь из игл, и лица новорожденных лилий, как лики богов или образы дураков,
Что смеялись в мои закрытые веки, и пробовали на вкус мою кожу.
И гулом в моей голове ее сердцебиение, дыхания ее бриз.
И по венам слепых проводов «я знала, я знала, что ты все же сможешь»,
И я проскальзывая сквозь эти стальные иглы к тебе, только к тебе, только вниз.
Здесь когда-то ты жила, старшеклассницей была,
А сравнительно недавно своевольно умерла.
Как, наверное, должна скверно тикать тишина,
Если женщине-красавице жизнь стала не мила.
Уроженец здешних мест, средних лет, таков, как есть,
Ради холода спинного навещаю твой подъезд.
Что ли роз на все возьму, на кладбище отвезу,
Уроню, как это водится, нетрезвую слезу...
Я ль не лез в окно к тебе из ревности, по злобе
По гремучей водосточной к небу задранной трубе?
Хорошо быть молодым, молодым и пьяным в дым —
Четверть века, четверть века зряшным подвигам моим!
Голосом, разрезом глаз с толку сбит в толпе не раз,
Я всегда обознавался, не ошибся лишь сейчас,
Не ослышался — мертва. Пошла кругом голова.
Не любила меня отроду, но ты была жива.
Кто б на ножки поднялся, в дно головкой уперся,
Поднатужился, чтоб разом смерть была, да вышла вся!
Воскресать так воскресать! Встали в рост отец и мать.
Друг Сопровский оживает, подбивает выпивать.
Мы «андроповки» берем, что-то первая колом —
Комом в горле, слуцким слогом да частушечным стихом.
Так от радости пьяны, гибелью опалены,
В черно-белой кинохронике вертаются с войны.
Нарастает стук колес, и душа идет вразнос.
На вокзале марш играют — слепнет музыка от слез.
Вот и ты — одна из них. Мельком видишь нас двоих,
Кратко на фиг посылаешь обожателей своих.
Вижу я сквозь толчею тебя прежнюю, ничью,
Уходящую безмолвно прямо в молодость твою.
Ну, иди себе, иди. Все плохое позади.
И отныне, надо думать, хорошее впереди.
Как в былые времена, встань у школьного окна.
Имя, девичью фамилию выговорит тишина.
1997
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
