журавли, набившись в вагоны,
рассчитываются на первый-тысячный
последний раскрывает крылья и
ищет точки
изогнутый, словно хвостик запятой, клюв
запинается
прежде чем
шепнуть небу
прямо в ушную раковину
не
бой
ся
……
нам с неба давно не давали ни писем, ни предписаний
даже письменность потихоньку вымирает
крючки ржавеют
округлости обнуляются
поверхности худеют
ливни шлифуют зарубки на чёрно-белом
с неба
не доносится даже шёпота
а вдруг
большой пёс
поднимется по журавлиной лестнице
упрётся передними лапами
в звёздную сетку
и будет грызть рожки
белому полумесяцу
заблудившемуся в чёрной миске?
на несколько ступеней ниже
серые аисты уносят стариков в их личное загорье
седые аисты возвращаются с мифом в клюве
миф медленно бьётся ниже желудка
и давит на бёдра
когда-то придёт и его время…
…Господи, хоть бы поскорее!
Господи, хоть бы не слишком скоро!
разинутые рты глотают небо
а там
молча крепят
прозрачные бирки
к стопам младенцев
и на них не проступает
ни
одного
знака
познакомься
это – дрожащие ж/д, жарящиеся
в жёлтых лучах солнца
это – дребезжание, наполняющее
почки и селезёнку
это – бесшабашная вибрация
тёмного и светлого
лимонная цветомузыка
на диско птицеобразных
плавучая платформа танцпола
пощёлкивающие в такт старого твиста клювы
алые танкетки бумажно-блёклых журавликов
залитых рассветным лимонадом
это – безвременье
без-звучие
бес-страшие
вибрирующий воздух
сирен –евые ультразвуки
непростроченные рубахи крыльев
накрывающие нам уши
белым манным облаком…
эта перекличка
звучит с востока на восход
с заката на запад
от южного угля до северных уголков
но каждый раз
клюв тысячного
отказывается называть
свой персональный номер…
и кто-то сердится
кто-то, сидящий над облаками
болтает ногами
сплёвывает шелуху манных семечек
отбрасывает прозрачные бирки
вычёркивает очередные крючки
из нижнего обихода
небо молчит
облизывая землю
тёплым шершавым языком
с царапинками от клювов
белых танцующих птиц
умоляющих
не-
бо-
яться
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
