Мудрая королева меня поднимала меня учила меня стращала вместо меня и пули было бы мало королеве отправиться в долгое путешествие по глазури запекшейся крови под соленым ветром ночи королеве был нужен мальчик ночью а днем мужчина королеве был нужен хаос королевская кровь королева ходила назад и вперед ночью рисовала меня голого она спала со мной она плакала и боялась потерять королева без имени без дыхания на кровати выкладывала кровавые знаки зазывала меня выкрикивая имена собачьи вычурно детскими жесткими фонемами она вгрызалась в меня голодная королева ночей не спала дней не дневала дневательностница окаянная между окон переносицу к мрамору преклоняла слезы останавливала успокаивала в себе сны и кошмары мимоходом меня вспоминала рисовала обнимала кусала приговаривала спи ляля спи ляля ляля спи.
а из тёмной, из дубравы
выступали, будто ПАВы...
:)
*_*
замечательный поток мыслей. а королева Снежная?)
Не, не снежная. Южная тревожная пальцы заламывала с крыши падала своего дворца приказывала ловить себя мной смеялась обманывала она такая странная была и даже когда ее отпевали за упокой она разговаривала со звездами она снова нарушала мой сон ;)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.