Мосье, префектуре не стоит прослушивать сны,
я слишком преступник, чтоб громко дышать в микрофоны.
Клыки, что пробили арбузную мякоть десны,
прокусят прослушку, как тысячи юных грифонов.
Мосье, я виновна: диагноз – перфекционизм,
готова хоть сутками драить лимонною коркой
чернильные кисти, и слушать, как катятся вниз
убитые внутренним ядом личиночки водки,
как в прошлое сходит индефинит, рвётся в перфект,
презент опечатанный – жалко срывать с него ленту…
…Инспектор, здесь мало скелетов – здесь дрыхнет инсект,
и ящик шуршит колыбельную piano и lento,
и, вздрогнув, трюмо размножает помады и пудр
восточную магию в стиле «любовниц» Кар-Вая,
похожих на до- и на после-, в предчувствии утр
покинутых между рыданьем и стоном трамвая,
заброшенных в поиске – прежней…
Мосье, режиссёр –
увы, априори преступник, а мне бы – мечталось…
Давайте оставим бессмысленный тягостный спор –
проворней - вещей приговор. Принимаю, как данность,
трясущийся пудинг, вовсю шепелявящий кран,
разбивший аквариум, съеденный кошкой карасик…
Шиповник колючими лапками рвётся в гортань,
он знает, что я – его самая лучшая ваза…
Мосье, в префектуру не стоит…
Здесь следствует дом,
он очень суров – обвиняемой сложно придётся…
Я – слишком анатом: мне хочется жить под ребром
и в рыхлом желудке искать соломоновы кольца.
Я – слишком преступница, чтобы довериться – вам!
Поверьте, меня здесь накажут куда уж похлеще…
… инсект разгрызает мой письменный стол на дрова.
Скелеты встают. И отчаянно ищут одежду…
Из пасти льва
струя не журчит и не слышно рыка.
Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика,
никаких голосов. Неподвижна листва.
И чужда обстановка сия для столь грозного лика,
и нова.
Пересохли уста,
и гортань проржавела: металл не вечен.
Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,
хоронящийся в кущах, в конце хвоста,
и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;
из куста
сонм теней
выбегает к фонтану, как львы из чащи.
Окружают сородича, спящего в центре чаши,
перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,
лижут морду и лапы вождя своего. И, чем чаще,
тем темней
грозный облик. И вот
наконец он сливается с ними и резко
оживает и прыгает вниз. И все общество резво
убегает во тьму. Небосвод
прячет звезды за тучу, и мыслящий трезво
назовет
похищенье вождя -
так как первые капли блестят на скамейке -
назовет похищенье вождя приближеньем дождя.
Дождь спускает на землю косые линейки,
строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейки
без узла и гвоздя.
Теплый
дождь
моросит.
Как и льву, им гортань
не остудишь.
Ты не будешь любим и забыт не будешь.
И тебя в поздний час из земли воскресит,
если чудищем был ты, компания чудищ.
Разгласит
твой побег
дождь и снег.
И, не склонный к простуде,
все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.
Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.
Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие люди
и голубки - в ковчег.
1967
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
