Если теория относительности подтвердится, то немцы скажут, что я немец, а французы — что я гражданин мира; но если мою теорию опровергнут, французы объявят меня немцем, а немцы - евреем
...они обрываются тик-так...
...они обрываются так-тик...
...это всего одна из множества тактик...
Где-то внутри я всё та же трёхлетняя дура…
в играх с собою в начале четвёртого тура
хочется сдаться…
до детских размеров ужаться,
чтоб утонуть в белой отцовской рубахе.
Мамочка, мамочка, дай мне таблетку от страха!
______Мама, ты знаешь, во сне эти люди кричат…
не потому, что им снятся кошмарные сны.
Просто ночами со старой церковной стены
крошками сыпется наземь чужая печаль…
Просто с пустою душою страшнее в разы.
Просто те люди боятся себя и грозы.
______Мама, ты знаешь, теперь эти люди умрут…
не потому, что их время закончилось, нет!
Просто сегодня на старой церковной стене
кончилось место для их ежедневных молитв,
просто, зачем оставаться живыми к утру,
если под вечер почти ничего не болит…
______Мама, ты знаешь, я тоже хочу, как они…
не потому, что я также кричу и боюсь.
Просто во мне поселился печальнейший блюз,
просто мой внутренний стержень угрюмо поник…
Я не писала молитв на церковных камнях...
кончилось место, и Бог не услышал меня…
«Ненавижу закрытые окна, открытые двери и северный ветер»
«Не клади локти на стол!»
«Папа говорит, что самое ужасное – это когда футбол трезвым смотришь»
«Это не для продажи....»
«Урод, может всё-таки сходишь за хлебом?!»
«…будет гроза…»
«Настоящее лучше прошлого одним тем, что…»
«Уважаемые телезрители, сегодня у нас в гостях…»
«Не придирайся к мелочам!»
Облетали дворовые вязы,
длился проливня шепот бессвязный,
месяц плавал по лужам, рябя,
и созвездья сочились, как язвы,
августейший ландшафт серебря.
И в таком алматинском пейзаже
шел я к дому от кореша Саши,
бередя в юниорской душе
жажду быть не умнее, но старше,
и взрослее казаться уже.
Хоть и был я подростком, который
увлекался Кораном и Торой
(мама – Гуля, но папа – еврей),
я дружил со спиртной стеклотарой
и травой конопляных кровей.
В общем, шел я к себе торопливо,
потребляя чимкентское пиво,
тлел окурок, меж пальцев дрожа,
как внезапно – о, дивное диво! –
под ногами увидел ежа.
Семенивший к фонарному свету,
как он вляпался в непогодь эту,
из каких занесло палестин?
Ничего не осталось поэту,
как с собою его понести.
Ливни лили и парки редели,
но в субботу четвертой недели
мой иглавный, игливый мой друг
не на шутку в иглушечном теле
обнаружил летальный недуг.
Беспокойный, прекрасный и кроткий,
обитатель картонной коробки,
неподвижные лапки в траве –
кто мне скажет, зачем столь короткий
срок земной был отпущен тебе?
Хлеб не тронут, вода не испита,
то есть, песня последняя спета;
шелестит календарь, не дожит.
Такова неизбежная смета,
по которой и мне надлежит.
Ах ты, ежик, иголка к иголке,
не понять ни тебе, ни Ерболке
почему, непогоду трубя,
воздух сумерек, гулкий и колкий,
неживым обнаружил тебя.
Отчего, не ответит никто нам,
все мы – ежики в мире картонном,
электрическом и электронном,
краткосрочное племя ничьё.
Вопреки и Коранам, и Торам,
мы сгнием неглубоким по норам,
а не в небо уйдем, за которым,
нет в помине ни бога, ни чё…
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
