Белые куколки, пахнущие рисовой пудрой,
стройные негритянки, пахнущие жёлтыми зёрнами кофе,
бледные замороженные путаны с перегаром спирта и веры в любовь,
оранжевые икарусы, идущие из пункта Икс в объезд,
салатовые листья молодости, вянущие в твоей тарелке,
сухие злаки, умирающие в твоём желудке, -
всё это так тесно повторяется
в каждой стотысячной строке
энтропийных строчилок,
что уже не походит
ни на тебя,
ни на депрессию.
Депрессия просит сдавленного пространства,
ограниченного ума,
сжатого текста,
который повторяется,
поторяется,
повторяя….
Белые кролики, пожирающие морковку,
белые кролики, разбивающие пенсне,
белые-белые кролики, падающие в ямы,
становятся чёрными…
Ты засыпаешь,
обнимая плюшевого медвежонка,
словно в похабном голливудском фильме,
отдающим прогорклой ванилью,
не знающей неба…
Тебе снятся чёрные кролики,
скребущие прямо по пальцам,
не дающие писать,
не позволяющие удивляться,
не смеющие удивлять…
В этой норе никогда не было кроликов,
в этой паутине никогда не случалось дырок,
в этой сети всегда не хватало пространства
даже для самой захудалой депрессии –
только белые куколки, пахнущие рисовой пудрой,
только искалеченные барби в пятнах оливкового масла,
только прозрачные тела, не видимые в чёрной комнате,
только игрушечные машинки,
только детские слова,
только ребячий лепет,
только мамины пирожки,
засохшие в липких мышеловках…
Белые кролики падают в чёрные дыры космоса,
черные кролики надевают белые бумажные перчатки,
серые мыши видят чёрно-белые сны:
чёрные контуры,
белые простыни,
серые тени
на серых шторах,
расписанных серыми буквами
ни
о
чём.
В какой бы пух и прах он нынче ни рядился.
Под мрамор, под орех...
Я город разлюбил, в котором я родился.
Наверно, это грех.
На зеркало пенять — не отрицаю — неча.
И неча толковать.
Не жалобясь. не злясь, не плача, не переча,
вещички паковать.
Ты «зеркало» сказал, ты перепутал что-то.
Проточная вода.
Проточная вода с казённого учета
бежит, как ото льда.
Ей тошно поддавать всем этим гидрам, домнам
и рвётся из клешней.
А отражать в себе страдальца с ликом томным
ей во сто крат тошней.
Другого подавай, а этот... этот спёкся.
Ей хочется балов.
Шампанского, интриг, кокоса, а не кокса.
И музыки без слов.
Ну что же, добрый путь, живи в ином пейзаже
легко и кочево.
И я на последях па зимней распродаже
заначил кой-чего.
Нам больше не носить обносков живописных,
вельвет и габардин.
Предание огню предписано па тризнах.
И мы ль не предадим?
В огне чадит тряпьё и лопается тара.
Товарищ, костровой,
поярче разведи, чтоб нам оно предстало
с прощальной остротой.
Всё прошлое, и вся в окурках и отходах,
лилейных лепестках,
на водах рожениц и на запретных водах,
кисельных берегах,
закрученная жизнь. Как бритва на резинке.
И что нам наколоть
па память, на помин... Кончаются поминки.
Довольно чушь молоть.
1993
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
