кричит сугубо и двояко
павлин
раджа семейства куриц диких
в его призывах шумы битв кровавых
тоска позора мщенья
безысходная усталость
и маята цикличности времен
растерянно мамаши понукают деток
сквозь плотную ячейку сетки
ему протиснуть крошки от печенья
или цветной попкорн
что не скормили уткам и гусыням
тюленям-усачам или дородным и дебелым карпам
в заиленных прудах и прочих водоемах
вздыхают сердобольно:
что наша жизнь? река
неразличимы капля с каплей
неизлечима и пуста
как юности угрюмой клятва
а небо разрывают горловые крики
и содрогаются шиповника кусты
роняя жемчуга росы на стриженный газон
и барышни субтильные спешат
увлечь тяжелых кавалеров
сжимая их подмышкой будто
диковинный и дорогой аксессуар
подальше
к обезьянам
лев медногривый раздраженный суетой
бездумно рыкает в бетонные кубы
и губы детворы
плывут улыбками эпохи Мустье...
и лишь махатма одинокий
плешивый марабу
клюв долгий мудро спрятав под крыло
слегка покачиваясь дремлет:
у каждого свой зоосад
и что с того?
и крик павлина сам собою затихает
как грустно в сумраке мерцает
от слез травы разбухший
так и не съеденный попкорн
Т. Зимина, прелестное дитя.
Мать – инженер, а батюшка – учетчик.
Я, впрочем, их не видел никогда.
Была невпечатлительна. Хотя
на ней женился пограничный летчик.
Но это было после. А беда
с ней раньше приключилась. У нее
был родственник. Какой-то из райкома.
С машиною. А предки жили врозь.
У них там было, видимо, свое.
Машина – это было незнакомо.
Ну, с этого там все и началось.
Она переживала. Но потом
дела пошли как будто на поправку.
Вдали маячил сумрачный грузин.
Но вдруг он угодил в казенный дом.
Она же – отдала себя прилавку
в большой галантерейный магазин.
Белье, одеколоны, полотно
– ей нравилась вся эта атмосфера,
секреты и поклонники подруг.
Прохожие таращатся в окно.
Вдали – Дом Офицеров. Офицеры,
как птицы, с массой пуговиц, вокруг.
Тот летчик, возвратившись из небес,
приветствовал ее за миловидность.
Он сделал из шампанского салют.
Замужество. Однако в ВВС
ужасно уважается невинность,
возводится в какой-то абсолют.
И этот род схоластики виной
тому, что она чуть не утопилась.
Нашла уж мост, но грянула зима.
Канал покрылся коркой ледяной.
И вновь она к прилавку торопилась.
Ресницы опушила бахрома.
На пепельные волосы струит
сияние неоновая люстра.
Весна – и у распахнутых дверей
поток из покупателей бурлит.
Она стоит и в сумрачное русло
глядит из-за белья, как Лорелей.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
