…. и чесночную булку, что слаще, чем мёд или бейлис,
и колючие кактусы, что обдирают язык…
Говоришь, тебе плохо. Скольжу по словам, как канатам,
этот мат бакалейный приелся. Вода и сухарь –
барбарисовый плов, и объедки синюшных пернатых,
пережаренных смыслов коптящихся едкая гарь, -
говоришь, что не нужно.
Да я – ничего… Просто август
переходит на строгость сорочек – сентябрський фасон.
И вдвойне так странна в увядании нежная завязь,
и вдвойне так печально, что левая чаша весов
перевесит.
Деревьям обидно лишаться рубашек…
Я – ни слова, что дереву – больно, - мни листья в горсти!
Человека сгибает сезонность потери поклажи,
человеку за это даётся «возможность» грести
вдоль себя – отстранённо, не то чтоб весомее – просто
ощущая себя тяжелее, свинцовей, слабей…
Только так и теряются в омутах мелких напёрстков,
только так начинают украдкой стрелять голубей…
Говорю себе: «дура, не мучь его».
Лист, словно гейша,
церемонно кружится и взглядом твой шаг тормозит.
Вы глядитесь друг в друга – подобные, осенью – те же, -
не уложены ветром в земли грязевые пазы, -
вы глядитесь друг в друга, как в зеркало…
К счастью, за эти
миллиметры секунд успеваю припрятать слова.
Ты сказал, тебе плохо. Печали не лечат концертом.
Не-печали – тем более. Слишком, увы, углова-
ты шарфы «словяные», бесформенны…
Где вас,
твоё «плохо» взорвавшие, словно воздушный пузырь,
где найти - настоящие, слаще, чем мёд или бейлис,
где живящие взять, что бы в кровь ободрали язык?...
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
