брат иван стрелу наводит
на клубы немых небес
наждачком слегка подправит
сладко губками подпрядет
ощущая дней мельканье
от неловкого дыханья
облизнется и каприз
взгяд ивана беглый лис
взляд ивана белый лист
вгляд ивана рыжий бес
стрелкой тычет в глаз небес
стрелки стрелки так ли тик?
я ко многому привык
все конечно же не так
вот усталость тишина
тишина моя жена
вот и тело на просторе
с телом я душой поспорил
тело тяжкое на паперть
я ж с душой гулять за дверь
я трава и славный зверь
я стрела и я полет
тело с паперти зовет
выбираю не стыдясь
отклонение стрелы
скучный царь с лицом травы
тянет липкое увы
цапнет сдуру сагайдак
человек с лицом никак
человек с лицом как вдруг
человек с лицом как мрак
ваня ваня
время время
ваня ваня
как же так?
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
