Она жила на конечной трамвайных линий
И видела, как трамваи летают ночью,
Сжигала книги Великих в своём камине,
Чтобы добыть хоть немного тепла из строчек,
Звонила по четвергам и субботам маме
И извинялась за то, что совсем другая,
Ложила на курс валют и на евросаммит,
На всё, что нельзя забросить в камин руками,
Накидывала три шали себе на плечи,
Смотрела на трепетанье бумажных кружев
И молча сидела. Так проходила Вечность,
Последний кондуктор шёл на холодный ужин.
Подруге сказала, чтоб разбудила в марте,
Что город пытался свить из неё лиану,
Что настоящего города нет на карте,
А карт не достать и за сотым меридианом,
И уходила на дно. И уже зевая
И думая, что до марта - не слишком поздно,
Себя представляла добрым большим трамваем,
Летящим по проводам к беспокойным звёздам
Задумаешься вдруг: какая жуть.
Но прочь виденья и воспоминанья.
Там листья жгут и обнажают суть,
но то уже за гранью пониманья,
и зреет там, за изгородью, звук,
предощутим и, кажется, прекрасен.
Затянешься. Задумаешься вдруг
в кругу хлебнувших космоса орясин —
высотки, в просторечии твоём.
Так третье поколение по праву
своим считает Фрунзенский район,
и первое — район, но не державу.
Я в зоне пешеходной — пешеход.
В зелёной зоне — божия коровка.
И битый час, и чудом целый год
моё существованье — тренировка
для нашей встречи где-то, где дома
населены консьержками глухими,
сошедшими от гордости с ума
на перекличке в Осовиахиме.
Какая жуть: ни слова в простоте.
Я неимущ к назначенному часу.
Консьержка со звездою на хвосте
крылом высоким машет ишиасу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
