Я сегодня отчётливо понял, что всё пройдёт,
Наблюдая за ветром, который ходил по дому.
Он раскачивал дом, как берёзу - назад, вперёд,
Чтобы вытащить с корнем из староземельной комы.
Выли окна, и хлопали ставни, и месяц март
Так скрипел половицами, мне показалось даже,
Что сырая весна уже вышла на низкий старт
И теперь побежит по сугробам шагами в сажень.
А пока волочусь в шерстяных и ломаю наст
По утрам у подъезда и верю в святое Завтра,
А зима по привычке идёт в опустевший класс
И сидит там одна за своей деревянной партой,
А потом, когда солнце растопит её рассказ
И слова превратятся в воду, а реки - в сушу,
Она молча уйдёт и оставит бездонных нас
Наполняться весной и ледовые замки рушить.
Обычно мне хватает трёх ударов.
Второй всегда по пальцу, бляха-муха,
а первый и последний по гвоздю.
Я знаю жизнь. Теперь ему висеть
на этой даче до скончанья века,
коробиться от сырости, желтеть
от солнечных лучей и через год,
просроченному, сделаться причиной
неоднократных недоразумений,
смешных или печальных, с водевильным
оттенком.
Снять к чертям — и на растопку!
Но у кого поднимется рука?
А старое приспособленье для
учёта дней себя ещё покажет
и время уместит на острие
мгновения.
Какой-то здешний внук,
в летах, небритый, с сухостью во рту,
в каком-нибудь две тысячи весёлом
году придёт со спутницей в музей
(для галочки, Европа, как-никак).
Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,
осмотр шедевров через не могу.
И вдруг он замечает, бляха-муха,
охотников. Тех самых. На снегу.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
