Вот это - немножко я,
и руки мои, и смех.
Вчерашний осенний джаз
давно превратился в снег,
Вчерашний кусок огня
упал пеплом под сапоги.
Пойди-ка, пойми меня!
А лучше мне - помоги...
По нотам разложена жизнь,
по цвету - огонь и лед.
Разобранным в клочья, в прах
упал слепой самолет.
Осталось всего - Ничего...
за дверью - зловонная тишь.
Я пью дорогое вино, ты -
где-то под пледом спишь...
Вот это - немножко ты,
и плечи твои, и взгляд
Мне хочется вырвать со дна
и резко рвануть назад.
За светом - всеядная ночь,
за ночью - твои глаза,
И тянет меня к тебе
на разные голоса.
Под дверью опять темно,
на стенах опять замок,
В развернутом старом букле
три слова: опять_не_смог.
И ждать половинчатых фраз
и укреплять броню,
И слышать от сотни рук -
Никак. Не ищу. Не люблю.
Вот это - немножко мы,
в живой анограмме дня;
Размытая колкостью тень
легла от тебя до меня.
В движении слов - оживать,
в объятия снов - уходить,
И надо не ждать, проживать
и как-то за этим следить.
В раскатах вчерашних надежд
быть цепким Ловцом снов
И плавиться наискосок
от этих прозрачных оков,
И быть. Несомненно быть.
Случайно. Наоборот.
Вот это - безумный мир...
ты слышишь, как он поет?...
Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, -
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная -
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.
Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.
Я родился - доселе не верится -
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.
Свалка памяти: разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное - это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда -
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. "Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся".
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
