Я знаю, как становятся бомжом,
не тяжко пьющим, а вполне бродягой:
бичующий всего лишь ищет дом,
как каждая бездомная собака.
А дом приходит только в тяжких снах,
в нем хорошо и мать ворчит на кухне,
но тут пинок мента- пора вставать,
и щериться на мир мурлом опухшим.
Бродяга все равно запомнил сон,
наш блудный сын угара и распада,
пусть хоть во сне его пригреет дом,
где "хорошо, но нам туда не надо"..
Пусть глубоко его зарыта цель,
он как компАса стрелка к ней стремится,
что выпивка, туды ее в качель,
как столько отмахать и не напиться?!
Голодным и обоссаным сдыхать
у каждого парадного подъезда,
вот дома обогрела б сразу мать,
и чаем напоила бы невеста..
Россия. От тюрьмы и до сумы
кратчайшее, по Марксу, расстоянье.
Они -не мы, бездомные немы
разором безнадеги расставаний.
Когда дойдет, что дома не найти,
что все, кранты, и возвращенья нету,
не по Эвклиду сходятся пути
от этого совсем к другому свету.
И вот на остановке он лежит,
лицом спокойный и уже хороший,
а правильный народ вперед бежит,
от тела на траве воротит рожи..
Я знаю, не всегда он был бомжом,
и не мечтал ребенком стать бродягой,
искал лишь, заблудившись, теплый дом,
как ищет конуру свою собака.
/Сэм/ 23:28 27.05.2010
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
