Будет немного больно, потом пройдёт.
Прячешь глаза, я хватаюсь дрябло за подлокотник.
Всё, не поднимет небо наш самолёт –
Все наши пляски пеленговал охотник.
Он изучал баллистику, трогал бриз,
Порох сушил, забивал пыжи, подёргивал бровью,
Ставил силки, на уста манка тонкий свист –
Камень мне в ноги, ком земли к изголовью.
Торными тропами нас торопил к ручью,
Вычел тебя за флажки, рожки протрубили: «Были».
Чья у ручья стояла ты там? И чью
Душу в ягдташ, чьи к луке подоткнУты крылья?
Будет конечно больно, но боль уйдёт.
Временем вирши иссушат тисовый подлокотник…
«Это всего лишь навсего рифмоплёт», –
Сучит в усы одинокий седой охотник…
последние одинаковы попарно. просто неудачное слово "сучит". если "шепчет", например, то все на местах. Но повторюсь: не должно, имхо, ст-ие быть ритмически и рифмически выдержано...
Да. Не все стихи должны быть ритмически и рифмически выдержаны. Но не в случае, когда изначально есть заявка на эти составляющие ) Иначе оно выглядит корявым. Тоже имхо, естественно.
и, кстати, ритм это не только одинаковое количество слогов )
поверь, я знаю что такое ритм (барабанщик с большим стажем). А о корявости: я конечно не претендую даже на пыль от следа, но освежи Цветаеву.
и еще... скажи, мне причесать их?
по-моему, ты в этом стихо очень много что хотел сказать, так много, что аж вооооооооот как много) одна большая печаль не делится на маленькие. поэтому ощущение у меня есть, что словам тесновато и они вырываются наружу. но по мне, в этом и есть интерес) плотное такое получилось. ага, большинство любят стройненьких) почему, говорят, у тебя живот появился,давай иди в спортзал срочно, будь как все те)
если честно, до сих пор никак не пойму, что хотел сказать ( и так в большинстве текстов). писал долго. 1-й катрен написал почти год назад, так он и висел в черновиках непонятно к чему. и вдруг за день сложилось остальное! ух-ты. а тебе спасибо за поддержку ( я ведь читаю и не пойму, вроде ровно, потом нашел правда).
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
А. Чегодаев, коротышка, врун.
Язык, к очкам подвешенный. Гримаса
сомнения. Мыслитель. Обожал
касаться самых задушевных струн
в сердцах преподавателей – вне класса.
Чем покупал. Искал и обнажал
пороки наши с помощью стенной
с фрейдистским сладострастием (границу
меж собственным и общим не провесть).
Родители, блистая сединой,
доили знаменитую таблицу.
Муж дочери создателя и тесть
в гостиной красовались на стене
и взапуски курировали детство
то бачками, то патлами брады.
Шли дни, и мальчик впитывал вполне
полярное величье, чье соседство
в итоге принесло свои плоды.
Но странные. А впрочем, борода
верх одержала (бледный исцелитель
курсисток русских отступил во тьму):
им овладела раз и навсегда
романтика больших газетных литер.
Он подал в Исторический. Ему
не повезло. Он спасся от сетей,
расставленных везде военкоматом,
забился в угол. И в его мозгу
замельтешила масса областей
познания: Бионика и Атом,
проблемы Астрофизики. В кругу
своих друзей, таких же мудрецов,
он размышлял о каждом варианте:
какой из них эффектнее с лица.
Он подал в Горный. Но в конце концов
нырнул в Автодорожный, и в дисканте
внезапно зазвучала хрипотца:
"Дороги есть основа... Такова
их роль в цивилизации... Не боги,
а люди их... Нам следует расти..."
Слов больше, чем предметов, и слова
найдутся для всего. И для дороги.
И он спешил их все произнести.
Один, при росте в метр шестьдесят,
без личной жизни, в сутолоке парной
чем мог бы он внимание привлечь?
Он дал обет, предания гласят,
безбрачия – на всякий, на пожарный.
Однако покровительница встреч
Венера поджидала за углом
в своей миниатюрной ипостаси -
звезда, не отличающая ночь
от полудня. Женитьба и диплом.
Распределенье. В очереди к кассе
объятья новых родственников: дочь!
Бескрайние таджикские холмы.
Машины роют землю. Чегодаев
рукой с неповзрослевшего лица
стирает пот оттенка сулемы,
честит каких-то смуглых негодяев.
Слова ушли. Проникнуть до конца
в их сущность он – и выбраться по ту
их сторону – не смог. Застрял по эту.
Шоссе ушло в коричневую мглу
обоими концами. Весь в поту,
он бродит ночью голый по паркету
не в собственной квартире, а в углу
большой земли, которая – кругла,
с неясной мыслью о зеленых листьях.
Жена храпит... о Господи, хоть плачь...
Идет к столу и, свесясь из угла,
скрипя в душе и хорохорясь в письмах,
ткет паутину. Одинокий ткач.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.