# 1
Не бойся, всё в порядке, мой родной,
Мне просто захотелось рассказать,
Как снег кружится нынешней зимой,
Как чудно под его полёт мечтать,
Как пахли прошлой ночью мандарины,
Что загадала под курантов бой,
И как с утра под пологом единым
Лежал весь город, вскруженный хвоёй.
Ещё, что стала я чуть-чуть добрее,
И меньше вру себе, родным, друзьям.
Ты скажешь, глупость всё. Но я ведь как умею
Стараюсь быть к балансу ближе инь и янь.
А, вот ещё, ты стал мне чаще сниться,
И словно с тенью иногда с тобой я говорю,
Разрушены мосты и всё должно забыться,
Но я пишу тебе письмо, ещё наверно лю…
Фу, полно, это прошлое тревожить,
Я клею скотч на рот, чтоб глупость не кричать,
А чтобы нам грехи наши не множить,
На этот бред не стоит отвечать.
# 2
Я напишу мелками на стене,
Что в сердце непонятная тоска,
Чуть-чуть скучаю по тебе,
Чуть-чуть держу себя в руках.
И вновь пишу стихи, рифмую,
Жду осень номер двадцать три,
В наглёж у сна часы ворую,
Зеваю на работе – се ля ви.
Я жгу мосты и напрочь рву плотины,
Строитель я никчёмный, это факт.
И свой же взгляд словив в стекле витрины
Я улыбнусь и спрячусь в снегопад.
Вот, вкратце, всё, что было после…
Тебя. Всё то, что ты не смог застать.
Я жизнь наладила вполне себе так сносно,
Одной вот трудно только засыпать.
# 3
Я напишу тебе письмо
Без сумасшедших рифм и прорвы откровений,
Без язвы, боли, фальши и делений,
Без номера моей ступени
- Я рад, что понимаешь...
- Ну а то!
А напишу, что есть тепло
Внутри меня, извне и повсеместно,
О том, что стало мне одной известно,
Как сладок у свободы привкус пресный...
- Ты счастлива?
- Мне хорошо.
Ещё, я рада, что с тобой она,
Хотя, саднит чуть-чуть, горчит обида,
Но этих чувств тебе я вряд ли выдам,
Коплю тепло, чтоб выбить тебя клином...
Я завещаю правнукам записки,
Где высказана будет без опаски
Вся правда об Иерониме Босхе.
Художник этот в давние года
Не бедствовал, был весел, благодушен,
Хотя и знал, что может быть повешен
На площади, перед любой из башен,
В знак приближенья Страшного суда.
Однажды Босх привел меня в харчевню.
Едва мерцала толстая свеча в ней.
Горластые гуляли палачи в ней,
Бесстыжим похваляясь ремеслом.
Босх подмигнул мне: "Мы явились, дескать,
Не чаркой стукнуть, не служанку тискать,
А на доске грунтованной на плоскость
Всех расселить в засол или на слом".
Он сел в углу, прищурился и начал:
Носы приплюснул, уши увеличил,
Перекалечил каждого и скрючил,
Их низость обозначил навсегда.
А пир в харчевне был меж тем в разгаре.
Мерзавцы, хохоча и балагуря,
Не знали, что сулит им срам и горе
Сей живописи Страшного суда.
Не догадалась дьяволова паства,
Что честное, веселое искусство
Карает воровство, казнит убийство.
Так это дело было начато.
Мы вышли из харчевни рано утром.
Над городом, озлобленным и хитрым,
Шли только тучи, согнанные ветром,
И загибались медленно в ничто.
Проснулись торгаши, монахи, судьи.
На улице калякали соседи.
А чертенята спереди и сзади
Вели себя меж них как Господа.
Так, нагло раскорячась и не прячась,
На смену людям вылезала нечисть
И возвещала горькую им участь,
Сулила близость Страшного суда.
Художник знал, что Страшный суд напишет,
Пред общим разрушеньем не опешит,
Он чувствовал, что время перепашет
Все кладбища и пепелища все.
Он вглядывался в шабаш беспримерный
На черных рынках пошлости всемирной.
Над Рейном, и над Темзой, и над Марной
Он видел смерть во всей ее красе.
Я замечал в сочельник и на пасху,
Как у картин Иеронима Босха
Толпились люди, подходили близко
И в страхе разбегались кто куда,
Сбегались вновь, искали с ближним сходство,
Кричали: "Прочь! Бесстыдство! Святотатство!"
Во избежанье Страшного суда.
4 января 1957
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
