Очевидно, кто тянет счастливый билет,
Кто текущим рулит процессом,
Кто и сам на сей день глубочайший поэт,
Тот и вмажет всем поэтессам
Анна Русс
Как сказал когда-то классик из страны дождя и Битлз:
Мир – театр, а мы – актеры. В этом, Гамлет, и вопрос.
Коль по жизни ты ботаник, то включи свой фотосинтез -
И допишешь в пьесе этой всяких там метаморфоз.
Ясно, ты – не обладатель головы, размером с тыкву,
Что лежала в павильоне «Казахстан» ВэДэЭнХа.
Но желательно, конечно, чтоб когда ты клаву тыкал,
Получалось вельми складно, даже, может быть, в стихах...
/Ведь стихи такая штука, что, когда ты жжошь хореем
На скамейке в старом парке между мусорок и лип,
То прохожие садятся… Дети плачут, девки млеют,
И сосед с кульком бутылок за икоткой давит всхлип… /
Ты пиши – как карта ляжет: пьесы, песни, притчи, патчи,
Некрологи, эпиграммы, «Капитал»ы и «Майн Кампф».
Начинай с простых историй, типа Таня, в речке мячик -
И, глядишь, - чего получишь, одобрение снискав.
Ну, а если ты смышленый, и давно уже скумекал
Что, к чему, почем, и где тут пиво близко продают -
Можешь что-то посерьезней, типа ночь, фонарь, аптека,
Проявив неординарность и начитанность свою.
И тогда к тебе потоком ходоки пойдут из Пскова,
Чтоб твои послушать вирши про небесную лазурь...
Если громко будешь плакать – станешь Верой Полозковой,
Если тихо улыбаться – может Алькою Изюбрь.
/Лучше, если б ты, конечно, стал сисястою блондинкой,
Для которой бог нейроны пожалел набить в крахмал…
Сам, бывало, в суши-барах с ними я пивал мартиньку,
И, поверь мне, Станиславский, много дров там наломал... /
Впрочем, суть сейчас не в этом – это тема Оффенбаха
Опереточная, мы же - о серьезном говорим.
В общем – жги сердца глаголом, чтоб не дети – дьявол плакал,
И пошел долбить Коэльо герцогини вместо Прим.
Если ж после всех рассказов ты решил таки оленем
В тундре бегать одиноким, и не понял ни хрена,
То из всех искусств и хобби, как сказал великий Ленин,
Твой удел - кино для взрослых и припадки с бодуна.
Дам, позволь, совет бесплатный: ночь, фонарь, аптека, клизма
Попроси засунуть глубже, там - три раза провернуть.
В общем, если трудно пьесу - то пиши, хотя бы, письма.
Да простит мне бог оффтопы, словоблудие и нудь....
/Пусть же сей анальный фистинг пробудит твой спящий разум,
Навсегда войдя в анналы воспитательных наук…
И сисястая блондинка, поперхнувшись голуазом,
От твоей умелой фразы изойдет слезами вдруг./
Ну?!! Служить в сетературе ты готов, сопливый юнкер?...
Зарабатывая баллы, близорукость и престиж...
Ибо, коль висит на стенке агрегат системы "Junkers",
То в концовке, дядя Ваня, обязательно взлетишь!
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?
Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.
В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!
Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.
Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
