Покорна божъему веленью окрестность зеленит мой взгляд. Вот, полны самоумиленья, пичуги радостью звенят, и я от песен шалой птицы трясу задорно головой: и мне, и мне пора гнездиться в мураве сочной луговой!.. Прильнув щекой к фертильной почве, морщинки пахотой забить, и тяготы, и кособочье свое, до времени, забыть, - и так лежать себе, покуда ознобом колким не торкнет... В соитьи с воскрешеньем чуда течет по жилкам сладкий мед желаний страстных, и сусально пылает гносис под лучем. Так жизнь бежит, мебиусальна, о чем поэт писал. О чем?
От невозможного до яви ажурный перекинув мост, апрель из аморальной ямы за жопу выдирает мозг, для водевиля и потехи туда вплетая всякий вздор... Вот - писем женские помехи жымэйл приносит в монитор, где разношерстные метанья из этой списаны поры: житье, бытье, мытье, катанье, былье, белье, бульон, и пры... Вот - ночь по-девичьи несмело тулит к аптеке свой фонарь. Гитару мучит неумело во тьме невидимый говнарь, и явно слышится: «про это» природа шепчет ветерком... Но я все слушаю поэта: о чем поэт писал, о ком?
Трагизма не изведав меру поэта вряд ли ты поймешь. Идешь-бредешь себе по миру, ботинком грязным землю мнешь... А он - любил! И многоточьем гремел, покуда было сил! Потом закашлялся и кончил. А ты его и не спросил.
