Усну, свернусь дитём во чреве,
Под сердцем стихну криком боли.
Я матерью рождён? Тобой ли?
Кто взял меня порой вечерней
В родные руки? Ты ли грудью
Меня кормила и взрастила?
Твоё ли сердце мной грустило
Иль память вывалила груду
Совсем чужих, ничьих событий?
Но я же помню чьи-то тени,
Себя, уткнувшимся в колени,
(В твои ли?), плач и страх забытый,
И тихий голос: «Мой дитёнок!
Не бойся, я тебя укрою
От бурь и бед, а под горою
Нас домик ждёт. Твой голос тонок,
Но он окрепнет – я услышу
Сквозь шум словесного обмана
Взволнованное… нет, не «мама» –
«Любимая!» …и где-то выше
Ещё одна звезда зажжётся…»
…Мне часто видятся под вечер
Твои глаза, лицо и плечи,
И я уверен, что дождётся
Дитё, уснувшее во чреве
Своё рождение второе,
И нас своим крылом накроет
Другая «тайная вечеря»…
Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убытый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.
Кряxтят на счетаx жалкие копейки:
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой насвистывает чижик
(Xоть птичка божия не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастья полуоткрывши рот,
И кошка, мрачному предавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орет.
Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка-белошвейка
Поет романс: "Пойми мою печаль"
Как не понять? В столовой тараканы,
Оставя черствый xлеб, задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
И сырость капает слезами с потолка.
<1909>
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
