Тает маревом плавленый мир,
растворяясь окрошкой во мне,
я стекаю, как падший кефир,
по огромной горячей стене.
Иероглифом тянется след
средь таких же узорных плевков.
Расстояний и времени нет.
Только бледные сполохи снов
все метутся себя различить.
Столько слов. Сколько брошенных слов
не связалось в события нить.
И предвечна лишь эта стена
между тем, что в словах и что без.
И короткая наша война
за кивок всемолчащих небес..
Но ведь говорят о "падшем ангеле"? Я с ангелами не знаком, а кефир знаю достаточно близко. И когда он падает, мало не кажется :))
окрошка на кефире - это хорошо, особенно в жару! Поддерживаю ваши кулинарные пристрастия.
но для лучшей поддержки, расшифруйте пожалуйста человеческими словами, что такое "Тает маревом плавленый мир". "Мир" из второго агрегатного состояния переходит во второе же, при помощи третьего? Не изукрашенное ли это красивостями словоблудие?
Следуя законам физики, наверное было бы правильнее "тает в марево плавленый мир", хотя и этот вариант меня устраивает, т.е. вначале мир плавится, переходит в аморфное состояние, затем начинает таять (жидкое) параллельно испаряясь в марево ( газ, ионная плазма). К сожалению мои скупые изобразительные средства не позволили достоверно отобразить все тонкости столь сложного процесса. Но я не сдаюсь. :)
Да уж. не дай бог к КИНОКЕФАЛЮ на зубок.
Получишь плавленый урок.
На то и Kinokefal, чтобы SemPer не дремал :)
Молчу, молчу.
Зачем молчу? Почему молчу? Что Вы хотели этим промолчать? А надо было врезать острым скальпелем критики по изъянам и язвам сего недостойного опуса, дабы в дальнейшем, не побоюсь этого слова, автор, мог избегать трещин и провалов, сотворенных им ранее. Вот поучитесь у, не побоюсь этого слова, Кинокефаля. Не щадя живота своего и головы, пусть даже собачьей, аки лев рыкающий, паче Матросова на амбразуре, кидается он исправлять и наставлять нас неразумных, с бесконечной любовью и лютой нежностью, выжигая раскаленным елеем лингвистическую проказу. :)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
"На небо Орион влезает боком,
Закидывает ногу за ограду
Из гор и, подтянувшись на руках,
Глазеет, как я мучусь подле фермы,
Как бьюсь над тем, что сделать было б надо
При свете дня, что надо бы закончить
До заморозков. А холодный ветер
Швыряет волглую пригоршню листьев
На мой курящийся фонарь, смеясь
Над тем, как я веду свое хозяйство,
Над тем, что Орион меня настиг.
Скажите, разве человек не стоит
Того, чтобы природа с ним считалась?"
Так Брэд Мак-Лафлин безрассудно путал
Побасенки о звездах и хозяйство.
И вот он, разорившись до конца,
Спалил свой дом и, получив страховку,
Всю сумму заплатил за телескоп:
Он с самых детских лет мечтал побольше
Узнать о нашем месте во Вселенной.
"К чему тебе зловредная труба?" -
Я спрашивал задолго до покупки.
"Не говори так. Разве есть на свете
Хоть что-нибудь безвредней телескопа
В том смысле, что уж он-то быть не может
Орудием убийства? - отвечал он. -
Я ферму сбуду и куплю его".
А ферма-то была клочок земли,
Заваленный камнями. В том краю
Хозяева на фермах не менялись.
И дабы попусту не тратить годы
На то, чтоб покупателя найти,
Он сжег свой дом и, получив страховку,
Всю сумму выложил за телескоп.
Я слышал, он все время рассуждал:
"Мы ведь живем на свете, чтобы видеть,
И телескоп придуман для того,
Чтоб видеть далеко. В любой дыре
Хоть кто-то должен разбираться в звездах.
Пусть в Литлтоне это буду я".
Не диво, что, неся такую ересь,
Он вдруг решился и спалил свой дом.
Весь городок недобро ухмылялся:
"Пусть знает, что напал не на таковских!
Мы завтра на тебя найдем управу!"
Назавтра же мы стали размышлять,
Что ежели за всякую вину
Мы вдруг начнем друг с другом расправляться,
То не оставим ни души в округе.
Живя с людьми, умей прощать грехи.
Наш вор, тот, кто всегда у нас крадет,
Свободно ходит вместе с нами в церковь.
А что исчезнет - мы идем к нему,
И он нам тотчас возвращает все,
Что не успел проесть, сносить, продать.
И Брэда из-за телескопа нам
Не стоит допекать. Он не малыш,
Чтоб получать игрушки к рождеству -
Так вот он раздобыл себе игрушку,
В младенца столь нелепо обратись.
И как же он престранно напроказил!
Конечно, кое-кто жалел о доме,
Добротном старом деревянном доме.
Но сам-то дом не ощущает боли,
А коли ощущает - так пускай:
Он будет жертвой, старомодной жертвой,
Что взял огонь, а не аукцион!
Вот так единым махом (чиркнув спичкой)
Избавившись от дома и от фермы,
Брэд поступил на станцию кассиром,
Где если он не продавал билеты,
То пекся не о злаках, но о звездах
И зажигал ночами на путях
Зеленые и красные светила.
Еще бы - он же заплатил шесть сотен!
На новом месте времени хватало.
Он часто приглашал меня к себе
Полюбоваться в медную трубу
На то, как на другом ее конце
Подрагивает светлая звезда.
Я помню ночь: по небу мчались тучи,
Снежинки таяли, смерзаясь в льдинки,
И, снова тая, становились грязью.
А мы, нацелив в небо телескоп,
Расставив ноги, как его тренога,
Свои раздумья к звездам устремили.
Так мы с ним просидели до рассвета
И находили лучшие слова
Для выраженья лучших в жизни мыслей.
Тот телескоп прозвали Звездоколом
За то, что каждую звезду колол
На две, на три звезды - как шарик ртути,
Лежащий на ладони, можно пальцем
Разбить на два-три шарика поменьше.
Таков был Звездокол, и колка звезд,
Наверное, приносит людям пользу,
Хотя и меньшую, чем колка дров.
А мы смотрели и гадали: где мы?
Узнали ли мы лучше наше место?
И как соотнести ночное небо
И человека с тусклым фонарем?
И чем отлична эта ночь от прочих?
Перевод А. Сергеева
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.