Тает маревом плавленый мир,
растворяясь окрошкой во мне,
я стекаю, как падший кефир,
по огромной горячей стене.
Иероглифом тянется след
средь таких же узорных плевков.
Расстояний и времени нет.
Только бледные сполохи снов
все метутся себя различить.
Столько слов. Сколько брошенных слов
не связалось в события нить.
И предвечна лишь эта стена
между тем, что в словах и что без.
И короткая наша война
за кивок всемолчащих небес..
Но ведь говорят о "падшем ангеле"? Я с ангелами не знаком, а кефир знаю достаточно близко. И когда он падает, мало не кажется :))
окрошка на кефире - это хорошо, особенно в жару! Поддерживаю ваши кулинарные пристрастия.
но для лучшей поддержки, расшифруйте пожалуйста человеческими словами, что такое "Тает маревом плавленый мир". "Мир" из второго агрегатного состояния переходит во второе же, при помощи третьего? Не изукрашенное ли это красивостями словоблудие?
Следуя законам физики, наверное было бы правильнее "тает в марево плавленый мир", хотя и этот вариант меня устраивает, т.е. вначале мир плавится, переходит в аморфное состояние, затем начинает таять (жидкое) параллельно испаряясь в марево ( газ, ионная плазма). К сожалению мои скупые изобразительные средства не позволили достоверно отобразить все тонкости столь сложного процесса. Но я не сдаюсь. :)
Да уж. не дай бог к КИНОКЕФАЛЮ на зубок.
Получишь плавленый урок.
На то и Kinokefal, чтобы SemPer не дремал :)
Молчу, молчу.
Зачем молчу? Почему молчу? Что Вы хотели этим промолчать? А надо было врезать острым скальпелем критики по изъянам и язвам сего недостойного опуса, дабы в дальнейшем, не побоюсь этого слова, автор, мог избегать трещин и провалов, сотворенных им ранее. Вот поучитесь у, не побоюсь этого слова, Кинокефаля. Не щадя живота своего и головы, пусть даже собачьей, аки лев рыкающий, паче Матросова на амбразуре, кидается он исправлять и наставлять нас неразумных, с бесконечной любовью и лютой нежностью, выжигая раскаленным елеем лингвистическую проказу. :)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.