Фиолетовый в красном,
как сигнал светофора,
бутафорские карлики в розовых джинсах
наточили топор для весёлого фарса
с королевой и чернью,
мотылёк-однодневка над вечерней толпой
пролетает бесшумно.
Мотылёк-однодневка с утра
успел наколоть на крылья
праздничный город,
военный парад,
шпили,
купола собора,
колокола,
бродячих собак,
дамские шляпки,
медаль на горло,
на лапки
обрывок разговора,
и к ночи, ослепнув от света фар,
бьющих прямо в глаза,
ориентируясь на голоса,
прилетел на весёлый фарс.
И он всё узнал с первой буквы,
на вспышке софитов -
маски театра Кабуки,
и как у Набокова
плаха обита бархатом. Королева
лежит на перине. Слева
на заднем плане поёт балерина,
дирижёр поднимает руку -
гильотина падает тихо
(неожиданно тихо – почти без звука).
Голова Королевы падает с грохотом -
странным для такой маленькой вещи -
эффект превосходит себя:
публика рукоплещет,
партер кричит: - Браво!
галёрка орёт: - Заебись!
Опускается занавес.
Вызывают на бис.
Новый выход.
Поднимается занавес.
Королеве наспех пришивают голову.
Всё повторяется заново:
гильотина падает тихо,
стучит голова,
падает занавес,
снова зовут на бис,
поднимается занавес…
публика ахает…
и замирает.
Зал в предвкушении замер…
У Королевы украли тело!
В наступившей тишине отчётливо слышно,
как кого-то послали на хуй.
Королева в слезах,
залилась слезами,
её красивое лицо вспотело.
Падает занавес.
Зал свистит,
публика засвистела.
Поднимается занавес,
Королеве дают закурить,
она курит, одновременно чувствуя, что делают с её телом,
громко шепчет, не забывая, театрально возвести глаза в потолок:
- Найдите мне этого с-сукиного сына…
Мотылёк
сбивает крылом паутину
под потолком в театральных лесах,
твердит: - я опоздал!
я сильно опоздал на празднество Расина!
Голова Королевы ещё в слезах,
но уже улыбается – ей приятно
чувствовать, как её нежные бёдра
гладят незнакомые женщины и мужчины,
трогают тонкими пальцами,
приятно хвататься за спинку кровати,
выгибать свою белую спину -
мотылёк-однодневка рвёт паутину,
повторяет вполголоса: - хватит, хватит…
щупает что-то на поясе:
- слава Аллаху, что мы здесь всего до утра…
Голова Королевы в краснеющей вате
томно кусает губы,
галёрка кричит: - ура!
чуть заметно фальшивят трубы,
кто-то идёт в буфет -
мотылёк произносит: - Хватит.
Ослепляющий белый свет.
Мотылёк-однодневка замыкает контакты -
дирижёр
застывает с поднятой рукой
в середине третьего такта,
хорошо
заметно пятно на манжете,
пахнет газом,
лицо Королевы с прикрытыми глазами
застывает в гримасе
за несколько секунд до наступления оргазма,
дети,
играющие в монеты,
замирают, совсем как были,
в ослепляющем свете,
только чуть искажённые,
изогнутые, навсегда отражённые
в сетчатых глазах мотылька,
в фотографических сотах,
той характерной пыльцой на крыльях -
мотылёк
сгорает за пару сотых
долей секунды, а после кончается свет.
Над замёрзшей рекой догорает закат,
и хлопьями падает снежная вата,
на фоне этого прекрасного, но невыразимо чужого нам заката.
Мотылька больше нет.
Это было когда-то.
Так приходит рассвет.
Серый коршун планировал к лесу.
Моросило, хлебам не во зло.
Не везло в этот раз Ахиллесу,
Совершенно ему не везло,
И копье, как свихнувшийся дятел,
Избегало искомых пустот.
То ли силу былую утратил,
То ли Гектор попался не тот.
Не везло Ахиллесу – и точка.
Черной радуги мокли столпы.
И Терсит, эта винная бочка,
Ухмылялся ему из толпы.
Тишина над судами летела,
Размывала печаль берега.
Все вернее усталого тела
Достигали удары врага.
Как по липкому прелому тесту
Расползались удары меча.
Эта битва текла не по тексту,
Вдохновенный гекзаметр топча.
И печаль переполнила меру,
И по грудь клокотала тоска.
Агамемнон молился Гомеру,
Илиаде молились войска.
Я растягивать притчу не стану,
Исходя вдохновенной слюной.
В это утро к ахейскому стану
Вдохновенье стояло стеной.
Все едино – ни Спарты, ни Трои,
Раскололи кифару и плуг.
Мы одни среди пролитой крови,
Мы одни – посмотрите вокруг.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
