Абонента несколько лет уж как не спасти, но остались улица, дом, трамвай и цифры, которые не отпустить, и гудки сквозь динамик: one long goodbye.
Ты просыпаешься каждое утро в бреду, а засыпаешь, как будто идешь на фронт. Кто-то ночами в твоем персональном Аду снова и снова не берет телефон, а под конец отзывается долгим гудком и замолкает тяжелым шуршанием шин.
Кроме того, что сентябрь все так же паршив, новое утро не скажет тебе ничего.
Ты выбегаешь в футболке под сильный дождь, пьешь крепкий кофе по несколько раз на дню, "детское время, не спится" - конечно, врешь, и это всерьез беспокоит твою родню. Но как объяснить им, что несколько долгих лет, ты будто муха, уснувшая за стеклом.
В сизом тумане Трэвл Эйр* взмахнет крылом,
Спящий Титаник, свернув, поплывет на свет.
Дом наш тихонько качается на ветру. Крыша, как сито, пол весь порос травой. Ночью здесь слышен тоскливый звенящий вой - длинные песни блестящих латунных труб. А эти вот стены уже не кирпич - картон, и держит их вместо цемента почтовый клей. Диктор сказал, что становится холодней, а значит, наш дом рассыплется, только тронь.
Невидимый лайнер, вздыхая, идет ко дну,
Ломает закрылки игрушечный самолет.
Твой фикус заметит, какой, мол, хреновый год,
И кошка, качнув ушами, кивнет ему.
***
И наступает новая ночь, твой бессменный осенний враг, про то, что абонент временно недоступен, снова расскажет диспетчер. "Временно", ты усмехнешься, девушка, все так.
Временно, до следующей жизни.
"До встречи. Вернувшись в исходную точку, я буду ждать тебя вечно".**
_______________
* "Иллюзии", Ричард Бах
** (с) Смысловые галлюцинации
Провинция справляет Рождество.
Дворец Наместника увит омелой,
и факелы дымятся у крыльца.
В проулках - толчея и озорство.
Веселый, праздный, грязный, очумелый
народ толпится позади дворца.
Наместник болен. Лежа на одре,
покрытый шалью, взятой в Альказаре,
где он служил, он размышляет о
жене и о своем секретаре,
внизу гостей приветствующих в зале.
Едва ли он ревнует. Для него
сейчас важней замкнуться в скорлупе
болезней, снов, отсрочки перевода
на службу в Метрополию. Зане
он знает, что для праздника толпе
совсем не обязательна свобода;
по этой же причине и жене
он позволяет изменять. О чем
он думал бы, когда б его не грызли
тоска, припадки? Если бы любил?
Невольно зябко поводя плечом,
он гонит прочь пугающие мысли.
...Веселье в зале умеряет пыл,
но все же длится. Сильно опьянев,
вожди племен стеклянными глазами
взирают в даль, лишенную врага.
Их зубы, выражавшие их гнев,
как колесо, что сжато тормозами,
застряли на улыбке, и слуга
подкладывает пищу им. Во сне
кричит купец. Звучат обрывки песен.
Жена Наместника с секретарем
выскальзывают в сад. И на стене
орел имперский, выклевавший печень
Наместника, глядит нетопырем...
И я, писатель, повидавший свет,
пересекавший на осле экватор,
смотрю в окно на спящие холмы
и думаю о сходстве наших бед:
его не хочет видеть Император,
меня - мой сын и Цинтия. И мы,
мы здесь и сгинем. Горькую судьбу
гордыня не возвысит до улики,
что отошли от образа Творца.
Все будут одинаковы в гробу.
Так будем хоть при жизни разнолики!
Зачем куда-то рваться из дворца -
отчизне мы не судьи. Меч суда
погрязнет в нашем собственном позоре:
наследники и власть в чужих руках.
Как хорошо, что не плывут суда!
Как хорошо, что замерзает море!
Как хорошо, что птицы в облаках
субтильны для столь тягостных телес!
Такого не поставишь в укоризну.
Но может быть находится как раз
к их голосам в пропорции наш вес.
Пускай летят поэтому в отчизну.
Пускай орут поэтому за нас.
Отечество... чужие господа
у Цинтии в гостях над колыбелью
склоняются, как новые волхвы.
Младенец дремлет. Теплится звезда,
как уголь под остывшею купелью.
И гости, не коснувшись головы,
нимб заменяют ореолом лжи,
а непорочное зачатье - сплетней,
фигурой умолчанья об отце...
Дворец пустеет. Гаснут этажи.
Один. Другой. И, наконец, последний.
И только два окна во всем дворце
горят: мое, где, к факелу спиной,
смотрю, как диск луны по редколесью
скользит и вижу - Цинтию, снега;
Наместника, который за стеной
всю ночь безмолвно борется с болезнью
и жжет огонь, чтоб различить врага.
Враг отступает. Жидкий свет зари,
чуть занимаясь на Востоке мира,
вползает в окна, норовя взглянуть
на то, что совершается внутри,
и, натыкаясь на остатки пира,
колеблется. Но продолжает путь.
январь 1968, Паланга
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
