Вместо снега с неба вновь сыпалась мелкая жесткая крупа. Сугробы напоминали барханы в пустыне, а коробки домов многоглазо таращились на худосочного седенького дворника Метёлкина. Обычно Василий Петрович торопливо подметал дорожки возле подъездов, усердно чистил детскую площадку от снега, чинил вечно поломанные качели или собирал мусор возле помойных контейнеров. Но сегодня картина не вписывалась в замыленный ежедневный сюжет: дворник лежал на лавочке без сознания, а врач скорой помощи тщетно пытался привести в чувство безжизненное старческое тело.
- Инфаркт. Причем, судя по всему, не первый, - бесцветным голосом констатировал доктор в синем спецватнике.
- В больницу? – спросила соседка из первого подъезда Ирина, которой всегда до всего было дело и которая, собственно, вызвала скорую.
- Обычное дело. Валюш, приготовь там все, - игнорируя Ирину, обратился доктор к томной медсестре, изображая мимикой нечто сугубо профессиональное, понятное только ей, - ... а как, вы говорите, его фамилия? – вдруг снова вспомнив про Ирину, поинтересовался доктор.
Каждый его жест выдавал ужасающую истину: человек на лавочке умер.
- Метёлкин, - не веря своим глазам, ушам и не понимая происходящего, деревянным голосом ответила Ирина, - Метёлкин Василий Петрович.
- Сколько лет?
- Да за 70 примерно. Точно не могу сказать… Он один жил, родственников вроде нет.
- Понятно. Спасибо, - доктор спрятал блокнот и ручку в объемный карман ватника и забыл об Ирине в ту же секунду.
Автолюбитель Фаровский очень расстроился, когда узнал, что хорошо оплаченный им дворник больше не будет присматривать за любимцем - серебристым лендровером с тонированными стеклами.
- Это пока они нового дворника оформят! – жаловался он жене, тщательно пережевывая капустный салат и успевая улавливать спортивные новости в телевизоре.
- Савелий, когда ты меня будешь слушать, а? Талдычу целый год, а ты упираешься! Нужен нормальный гараж! Хватит всяких бомжей нанимать, - кричала из ванной возмущенная супруга, развешивая мокрое белье.
Фаровский придвинул поближе розетку с яблочным вареньем, подул задумчиво на кружку с горячим чаем и невольно погрузился в воспоминания. Метёлкин любил иногда душевно рассказать о тонкостях управления подводной лодкой, о торпедах, о разведчиках! Он постоянно как будто случайно попадался Савелию на глаза, здоровался, улыбался. Почему-то именно ему одному – Фаровскому – тщедушный дворник доверял свое военное прошлое, свои сомнения и надежды. А Фаровский полюбил слушать великолепного повествователя, коим неожиданно оказался блеклый старичок. Горячий чай приятно распространял тепло по внутренностям и грел душу. Фаровский представил характерную походку бывшего подводника и вздохнул... Где-то в глубине душе ему стало жалко старика.
- Чего ж ты, Петрович, так далеко от моря-то подался? В Москве им даже не пахнет!
- От тоски, Савушка, от тоски… Нет у меня никого на белом свете. А здесь я ближе к мечте.
- Какой мечте? О чем же еще мечтать после героической бурной молодости? Тебе только позавидовать можно!
- Нет, не завидуй, Савушка, я несчастный.
«Все же странный он был какой-то, блаженный», - подумал Фаровский перед сном, лежа под теплым синтепоновым одеялом.
Утром все жители двора обнаружили перед подъездами непролазные сугробы и помянули недобрым словом ЖЭК за медленные поиски нового Метёлкина. Автолюбителю Фаровскому пришлось самостоятельно чистить от снега промерзший обледеневший джип и заливать порцию незамерзайки в его железные недра.
А через неделю неожиданно позвонил нотариус и сообщил странную новость. По завещанию гражданина Метёлкина Савелию Фаровскому полагалось наследство: недвижимость в виде гаража и письмо в виде пухлого запечатанного конверта.
Удивленный и распаленный любопытством, Фаровский не поленился посетить нотариальную контору и получить запечатанный конверт в руки. Добравшись по пробкам до дома, он уселся за любимый письменный стол и вскрыл загадку канцелярскими ножницами. Первой попалась в руки старинная выцветшая фотография. На ней – крепкий молодой офицер в парадной форме светится знакомой милой улыбочкой!
Еще больше удивленный автолюбитель включил любимую настольную лампу и принялся потрошить конверт, выбеленный ярким светом. Тетрадные листки бумаги, испещренные мелким нервным почерком, разлетелись по полировке стола как лебединые перья. Пришлось долго привыкать к закорючкам, прежде чем удалось сложить их в слова.
«Дорогой мой Савушка! Прости, что так и не решился, не отважился тебе признаться. Я несчастный, хотя как-то не замечал этого в молодости. Только старость расставила все в жизни по своим местам. Казалось, что есть важное и неважное, что неважное подождет… »
Письма Метёлкина ему – Савелию – датированные разными годами?! Какое-то сумасшествие!
Савелий торопливо вчитывался, пытаясь уловить смысл. Нашел по датам последнее письмо.
«Сынок, прости… Чувствую, что скоро, уже скоро потеряю возможность видеться с тобой. Решился вот продать дом в Воркуте. Мыслю так, что старый он, да и далеко. Вряд ли будет тебе нужен. А вот гараж понадобится. Жаль, что так мало и так поздно… Будь счастлив, мой дорогой».
Савелий застыл в немой растерянности. А дворник Метёлкин нежно смотрел на него с выцветшей фотографии…
Ю. Сандул. Добродушие хорька.
Мордашка, заострявшаяся к носу.
Наушничал. Всегда – воротничок.
Испытывал восторг от козырька.
Витийствовал в уборной по вопросу,
прикалывать ли к кителю значок.
Прикалывал. Испытывал восторг
вообще от всяких символов и знаков.
Чтил титулы и звания, до слез.
Любил именовать себя «физорг».
Но был старообразен, как Иаков,
считал своим бичем фурункулез.
Подвержен был воздействию простуд,
отсиживался дома в непогоду.
Дрочил таблицы Брадиса. Тоска.
Знал химию и рвался в институт.
Но после школы загремел в пехоту,
в секретные подземные войска.
Теперь он что-то сверлит. Говорят,
на «Дизеле». Возможно и неточно.
Но точность тут, пожалуй, ни к чему.
Конечно, специальность и разряд.
Но, главное, он учится заочно.
И здесь мы приподнимем бахрому.
Он в сумерках листает «Сопромат»
и впитывает Маркса. Между прочим,
такие книги вечером как раз
особый источают аромат.
Не хочется считать себя рабочим.
Охота, в общем, в следующий класс.
Он в сумерках стремится к рубежам
иным. Сопротивление металла
в теории приятнее. О да!
Он рвется в инженеры, к чертежам.
Он станет им, во что бы то ни стало.
Ну, как это... количество труда,
прибавочная стоимость... прогресс...
И вся эта схоластика о рынке...
Он лезет сквозь дремучие леса.
Женился бы. Но времени в обрез.
И он предпочитает вечеринки,
случайные знакомства, адреса.
«Наш будущий – улыбка – инженер».
Он вспоминает сумрачную массу
и смотрит мимо девушек в окно.
Он одинок на собственный манер.
Он изменяет собственному классу.
Быть может, перебарщиваю. Но
использованье класса напрокат
опаснее мужского вероломства.
– Грех молодости. Кровь, мол, горяча. -
я помню даже искренний плакат
по поводу случайного знакомства.
Но нет ни диспансера, ни врача
от этих деклассированных, чтоб
себя предохранить от воспаленья.
А если нам эпоха не жена,
то чтоб не передать такой микроб
из этого – в другое поколенье.
Такая эстафета не нужна.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
