|

Мастер находить оправдания редко бывает мастером в чем-нибудь еще (Бенджамин Франклин)
Проза
Все произведения Избранное - Серебро Избранное - ЗолотоК списку произведений
из цикла "Через край" | Эх, если бы… VII | Любые совпадения имен, ситуаций
прошу считать случайностью | Часть седьмая
То ли наркоз во время операции так подействовал, то ли в организме старухи произошли серьезные возрастные изменения, но по возвращении из клиники, ее словно подменили. Первое, что она сделала – собрала почти все свои многочисленные драгоценности, в основном, наиболее дорогие, сложила в целлофановый пакет и запихала в ящик дивана, на котором спала, туда же сунула и коробку с деньгами. «Похоронные» – гласила надпись на таре из-под обуви, а внутри лежали туго перетянутые резинками доллары, евро, рубли и записка с подробным описанием процедуры похорон. Что, что, а процедура последних проводов была тщательно продумана: белье, одежда, обувь будущей покойной, аксессуары, количество любимых лилий, название мелодии при погребении, меню поминок, форма и материал надгробия, даже цвет последнего пристанища были прописаны твердым почерком Королевы сразу после выхода на пенсию.
И в больнице, и уже дома после выписки целыми днями Антонина Ивановна брюзжала, все новости по телевизору подвергались безжалостным комментариям, старухе всюду чудились враги, воры. Светлана Тихоновна, когда заходила проведать, только головой качала, но помалкивала. О том, что у соседки прогрессирует маниакальная зависимость, предупредил лечащий врач. Но всякому терпению наступает предел, наступил он и у невероятно терпеливой Светланы, когда Антонина Ивановна неожиданно заявила:
– Ты меня обокрала.
– ??? – Светлана в первый момент подумала, что соседка бредит.
– Я знаю точно, ты – воровка. – Четко, ясно и вполне осмысленно добавила старуха. ¬– Денег было больше. Не хватает пятидесяти пяти тысяч.
– А сорок тысяч операция? – чуть не задохнулась от возмущения Светлана Тихоновна. – А пеленки с подгузниками, лекарства, ходунки – ты хоть представляешь, сколько все это стоит? Я из твоей коробки, кроме операционных, взяла дополнительно всего пятнадцать тысяч. Между прочим, с твоего позволения – чтобы с врачами да нянечками рассчитаться, а все остальное куплено на мои личные средства. И заметь, я не требую возврата потраченных на тебя собственных денег.
Но Антонину переклинило, она слышала только себя и кричала:
– Воровка! Воровка! Воровка!
Как говорится, «за что боролись, на то и напоролись». Поговорку можно в равной степени адресовать обеим сторонам конфликта. Светлана доигралась в добрую фею, Антонина лишилась помощи и получила свои же в общем-то ненужные серьги и клочки договора дарения собственной квартиры.
Через несколько дней раздался звонок, в трубке Светлана Тихоновна услышала голос коменданта дома:
– Уж не знаю, что там у вас произошло, не мое это дело, но мне позвонила Графова, ваша соседка. Ревет горючими слезами. Говорит, что вы с ней больше не дружите и просит помощи в поиске приходящей сиделки-домработницы.
Злость на старуху еще не прошла, из-за ссоры у Светланы третьи сутки ныло сердце, однако она предприняла попытки и нашла «няньку».
Машка, приехавшая на заработки из Молдовы, работала уборщицей в местном жилуправлении, за ней было закреплено пять подъездов, в том числе, и тот, в котором жили Светлана и Антонина. Согласилась она с радостью, даже не спросив о сумме заработка. Профессор облегченно вздохнула: «Маша – женщина вроде опрятная, хоть и убирает подъезд из вон рук плохо. Но на безрыбье и рак – рыба», – мелькнула мысль и тут же забылась.
Ту же пословицу вспомнила и Антонина Ивановна, когда Машка впервые пришла к ней. Выбирать не приходилось, тетёха была принята на работу. Постепенно старуха привыкла к уборщице, стала чаще покрикывать на нее, «учить жизни», капризничать. От окриков, от нравоучений чистоты не прибавлялось, хозяйка из Машки была никудышная. А потом появилась Эта. Алчно бегали глазки, рыскали по стенам, по шкафам, руки тянулись все потрогать. Мать привела ее и оставила с хозяйкой, потому что в жилуправлении объявили субботник на весь день. А старуха, как назло, плохо себя чувствовала, с ней требовалось побыть хотя бы два-три часа.
В девчонке двадцати с небольшим лет, внешне напоминающей крысу, бурлила энергия, она ни секунды не могла усидеть на месте, вертелась волчком, а в маленьких глубоко посаженных глазах читался нездоровый интерес к чужому имуществу.
– Ой, а что это у вас тут? – Эта бесцеремонно выдвинула ящик комода и начала рыться в нем.
– Не трогай! – рявкнула Антонина Ивановна и в ту же секунду увидела вспышку ярости на лице девчонки. Сначала опешила, потом испугалась, а затем совершила дурацкий поступок, который повлек за собой цепную реакцию несчастий и бед.
– Знаешь, – старуха постаралась придать своему голосу твердость, властность, – открой вон тот шкафчик. Где-то посредине, ближе к задней стенке, нашарь рукой футляр. Да, да, он самый. Открой.
– Ух, ты! Красотища-то какая! Я таких цацек отродясь не видала. – Эта тут же побежала к зеркалу и стала примерять драгоценности.
– Возьми их себе. Мне уже не носить, и в могилу с собой они ни к чему. А ты молодая. – Вторично обнажилась алчность в глазах Этой, а вот благодарности так и не последовало.
«Если бы не моя глупость… Света, Света, Света… – беззвучно шевелила губами, звала на помощь Антонина Ивановна, – если бы немножко сил… в стенку бы постучать палкой, может, Светка услышит… вчера ведь вроде ее голос был, когда скорая приезжала… наверно, Эта не пустила ко мне…»
Старуха попыталась заплакать, но слез не было, как их не было, когда с сыном случилась беда. | |
Автор: | IRIHA | Опубликовано: | 20.11.2010 19:21 | Просмотров: | 4314 | Рейтинг: | 15 Посмотреть | Комментариев: | 0 | Добавили в Избранное: | 0 |
Ваши комментарииЧтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться |
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Кобаяси Исса
Авторизация
Камертон
I
Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион "Аккадемиа" вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
II
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
III
Венецийских церквей, как сервизов чайных,
слышен звон в коробке из-под случайных
жизней. Бронзовый осьминог
люстры в трельяже, заросшем ряской,
лижет набрякший слезами, лаской,
грязными снами сырой станок.
IV
Адриатика ночью восточным ветром
канал наполняет, как ванну, с верхом,
лодки качает, как люльки; фиш,
а не вол в изголовьи встает ночами,
и звезда морская в окне лучами
штору шевелит, покуда спишь.
V
Так и будем жить, заливая мертвой
водой стеклянной графина мокрый
пламень граппы, кромсая леща, а не
птицу-гуся, чтобы нас насытил
предок хордовый Твой, Спаситель,
зимней ночью в сырой стране.
VI
Рождество без снега, шаров и ели,
у моря, стесненного картой в теле;
створку моллюска пустив ко дну,
пряча лицо, но спиной пленяя,
Время выходит из волн, меняя
стрелку на башне - ее одну.
VII
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет "ратуй!",
в плеске зеркал захлебнуться рад.
VIII
Гондолу бьет о гнилые сваи.
Звук отрицает себя, слова и
слух; а также державу ту,
где руки тянутся хвойным лесом
перед мелким, но хищным бесом
и слюну леденит во рту.
IX
Скрестим же с левой, вобравшей когти,
правую лапу, согнувши в локте;
жест получим, похожий на
молот в серпе, - и, как чорт Солохе,
храбро покажем его эпохе,
принявшей образ дурного сна.
X
Тело в плаще обживает сферы,
где у Софии, Надежды, Веры
и Любви нет грядущего, но всегда
есть настоящее, сколь бы горек
не был вкус поцелуев эбре и гоек,
и города, где стопа следа
XI
не оставляет - как челн на глади
водной, любое пространство сзади,
взятое в цифрах, сводя к нулю -
не оставляет следов глубоких
на площадях, как "прощай" широких,
в улицах узких, как звук "люблю".
XII
Шпили, колонны, резьба, лепнина
арок, мостов и дворцов; взгляни на-
верх: увидишь улыбку льва
на охваченной ветров, как платьем, башне,
несокрушимой, как злак вне пашни,
с поясом времени вместо рва.
XIII
Ночь на Сан-Марко. Прохожий с мятым
лицом, сравнимым во тьме со снятым
с безымянного пальца кольцом, грызя
ноготь, смотрит, объят покоем,
в то "никуда", задержаться в коем
мысли можно, зрачку - нельзя.
XIV
Там, за нигде, за его пределом
- черным, бесцветным, возможно, белым -
есть какая-то вещь, предмет.
Может быть, тело. В эпоху тренья
скорость света есть скорость зренья;
даже тогда, когда света нет.
1973
|
|