Дайте воздуха! Ну, хотя бы глоток… Да знаю я, что «перед смертью не надышишься», но так хочется… всего один разочек… на одну секунду ощутить вкус свободы… С каждой последующей реинкарнацией свободы почему-то хочется сильнее и сильнее. Тем более, что такого поганого конца у меня еще ни разу не было.
Как хорошо начиналось: меня выбрали из сотен других, решили сделать эталоном. Собирались засушить в специальной установке, со всевозможными предосторожностями поместить в красивый стеклянный куб и поставить на почетное место рядом с известными образцами других мучных сортов кулинарного зодчества в Музее Хлеба. Я так гордился возложенной на меня миссией, всей пшеничной душой рвался на встречу с родовитыми собратьями… Представлял уже, как толпы экскурсантов будут ходить мимо меня, останавливаться напротив главной витрины, восторгаться мною, завидовать… И что? Какая-то растяпа-стряпуха… Нашли кому доверить великое дело – студентке-практикантке! Как будто некому больше! Эта малолетка уронила меня. Пусть на стол! Но форма! Моя идеальная форма! Она была вмиг утеряна… увы, навсегда… Вот так и рухнули мои надежды на вечную жизнь.
Не ценит нынешняя молодежь нашу крошку, никогда не соберут за собой со стола в горсть хлебные крупинки, как делали это их отцы и деды. Выбрасывают нас, не надкусив даже – это обиднее всего. Пропадать даром – все равно, что насильственная смерть. Такую как раз и жду сейчас… если до того не задохнусь от соседа сверху. Он – карбонат, совсем не приспособлен к жизни. Пара часов в отрыве от целого – и уже смердеть начинает. Это мы (хлебные) сохнем, но не сдаёмся, боремся за жизнь до последнего сухарика. Слышал, что археологи находили сухарики даже в могилах египетских фараонов. Тысячелетия наш род насчитывает. Не то, что у этого – верхнего, из «новых колбасных», потому он и не умеет выживать… Только других вместе с собой топит… Одному скучно, видите ли… Говорить не научился, не успел за свой короткий век грамоту одолеть, и не понять ему, что «хлеб – всему голова»… Как и практикантке, засунувшей меня вместе с недоучкой в грубый полиэтиленовый пакет… И забывшей его на вешалке в прихожей… А дома нет никого - все на работе… Лучше бы меня шеф-повар забрала, чем девчонка. Да что говорить?! Поздно. Но все-таки…
Дайте же воздуха! Разрешите погибнуть свободным… Пожалуйста!..
Мурзик, миленький, чего вылупился? Действуй, действуй, дружище! Разорви ты к чертям кошачьим душную обертку, хоть тебе пользу принесу – обоим ведь в следующей жизни зачтется. Ну, же!.. Кот!
Картина мира, милая уму: писатель сочиняет про Муму; шоферы колесят по всей земле со Сталиным на лобовом стекле; любимец телевиденья чабан кастрирует козла во весь экран; агукая, играючи, шутя, мать пестует щекастое дитя. Сдается мне, согражданам не лень усердствовать. В трудах проходит день, а к полночи созреет в аккурат мажорный гимн, как некий виноград.
Бог в помощь всем. Но мой физкультпривет писателю. Писатель (он поэт), несносных наблюдений виртуоз, сквозь окна видит бледный лес берез, вникая в смысл житейских передряг, причуд, коллизий. Вроде бы пустяк по имени хандра, и во врачах нет надобности, но и в мелочах видна утечка жизни. Невзначай он адрес свой забудет или чай на рукопись прольет, то вообще купает галстук бархатный в борще. Смех да и только. Выпал первый снег. На улице какой-то человек, срывая голос, битых два часа отчитывал нашкодившего пса.
Писатель принимается писать. Давно ль он умудрился променять объем на вакуум, проточный звук на паузу? Жизнь валится из рук безделкою, безделицею в щель, внезапно перейдя в разряд вещей еще душемутительных, уже музейных, как-то: баночка драже с истекшим сроком годности, альбом колониальных марок в голубом налете пыли, шелковый шнурок...
В романе Достоевского "Игрок" описан странный случай. Гувернер влюбился не на шутку, но позор безденежья преследует его. Добро бы лишь его, но существо небесное, предмет любви - и та наделала долгов. О, нищета! Спасая положенье, наш герой сперва, как Германн, вчуже за игрой в рулетку наблюдал, но вот и он выигрывает сдуру миллион. Итак, женитьба? - Дудки! Грозный пыл объемлет бедолагу. Он забыл про барышню, ему предрешено в испарине толкаться в казино. Лишения, долги, потом тюрьма. "Ужели я тогда сошел с ума?" - себя и опечаленных друзей резонно вопрошает Алексей Иванович. А на кого пенять?
Давно ль мы умудрились променять простосердечье, женскую любовь на эти пять похабных рифм: свекровь, кровь, бровь, морковь и вновь! И вновь поэт включает за полночь настольный свет, по комнате описывает круг. Тошнехонько и нужен верный друг. Таким была бы проза. Дай-то Бог. На весь поселок брешет кабыздох. Поэт глядит в холодное окно. Гармония, как это ни смешно, вот цель его, точнее, идеал. Что выиграл он, что он проиграл? Но это разве в картах и лото есть выигрыш и проигрыш. Ни то изящные материи, ни се. Скорее розыгрыш. И это все? Еще не все. Ценить свою беду, найти вверху любимую звезду, испарину труда стереть со лба и сообщить кому-то: "Не судьба".
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
