Как-то раз одного трусливого Мальчика попросили сыграть летописца в школьном спектакле. Худрук, похожая на грушу, всучила ему окладистую бороду и поповскую рясу, после чего наставительно сказала:
– Это очень важный спектакль. На него придёт мэр города. Так что не подведи нас, хорошо?
Мальчику хотелось с напыщенным видом ответить, что он надёжный малый. Но у него от волнения так перехватило дыхание, в горле так пересохло, что он только и смог выдавить:
– А что… что я должен делать?
– Сидеть на стуле и всё время молчать. Все летописцы так делают. Они же очень мудрые. Ты что, не знал?
По секрету, мальчик был не очень-то мудрый – он даже глагол от слова «пояс» образовать не мог. Он испугался, что не сможет сыграть мудреца как следует. «Какой же из меня летописец? — подумал он. — У меня даже бересты нет».
Мальчик так боялся подвести свою школу, ребят и Худрука, что решил отказаться от участия в спектакле.
Худрук напустила на себя строгость и сказала:
— Ничего страшного, найду другого мальчика. Но знай: будь ты главным героем драматического произведения, читатели тут же закрыли бы книгу. На этом самом месте. Они бы не стали про тебя читать. Кому интересно читать про Мальчиков, которые постоянно боятся? Герои так не поступают. Они неустрашимо движутся к цели, преодолевая препятствия. Твоё счастье, что это жизнь, а не книжка.
От этих слов Мальчику стало грустно и досадно. Не то чтобы ему очень сильно хотелось стать героем книги, ничего такого. Просто он знал, что Худрук обязательно найдёт на роль летописца другого мальчика. Того вихрастого из параллельного класса, например. Вот из-за чего ему стало грустно.
Всю дорогу домой он очень старался не заплакать. Потому что Мальчикам не положено плакать. Не по-мальчишечьи это. «Если я заплачу, — подумал он, — значит, я вообще ни на что не годен».
Но всё-таки он заплакал. В тот самый момент, когда я проходил мимо.
Мне стало жалко Мальчика. Я подошёл к нему и спросил, почему он плачет. И он рассказал о своём горе.
Если честно, я не очень-то умею утешать мальчиков. Я и не стал его утешать. Вместо этого я спросил:
— Худрук? Это та, которая с фигурой как у груши?
— Вы её знаете? — удивился Мальчик.
— Конечно, я её знаю! Да-да! Если хочешь знать моё мнение, с такой фигурой она никогда не окажется на носу корабля.
— Правда?
— Ага. Она очень грустит из-за этого. И говорит людям всякие глупости, чтобы они тоже грустили.
— Да ну?
— Разумеется. Все грустные люди говорят глупости.
Мальчику, вроде, стало легче. По крайней мере, он утёр слёзы с лица. Желая подбодрить его ещё больше, я добавил:
— Знаешь, а я бы дочитал книжку про тебя до конца. Честно-честно.
Мальчик усмехнулся и сказал:
— По-моему, вы самый грустный человек на свете.
"Все грустные люди говорят глупости.", о да. Вернее, они говорят грустные глупости, а это гораздо хуже, чем веселые глупости, изрекаемые веселыми людьми. ;)
Когда говорят "Честно-честно" - это значит, врут. Ну, как правило.))
Сразу видно, что поэт писал. Речь зыбкая, ритмичная. Хорошо так последнее предложение резюмировало все выше сказанное.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
"На небо Орион влезает боком,
Закидывает ногу за ограду
Из гор и, подтянувшись на руках,
Глазеет, как я мучусь подле фермы,
Как бьюсь над тем, что сделать было б надо
При свете дня, что надо бы закончить
До заморозков. А холодный ветер
Швыряет волглую пригоршню листьев
На мой курящийся фонарь, смеясь
Над тем, как я веду свое хозяйство,
Над тем, что Орион меня настиг.
Скажите, разве человек не стоит
Того, чтобы природа с ним считалась?"
Так Брэд Мак-Лафлин безрассудно путал
Побасенки о звездах и хозяйство.
И вот он, разорившись до конца,
Спалил свой дом и, получив страховку,
Всю сумму заплатил за телескоп:
Он с самых детских лет мечтал побольше
Узнать о нашем месте во Вселенной.
"К чему тебе зловредная труба?" -
Я спрашивал задолго до покупки.
"Не говори так. Разве есть на свете
Хоть что-нибудь безвредней телескопа
В том смысле, что уж он-то быть не может
Орудием убийства? - отвечал он. -
Я ферму сбуду и куплю его".
А ферма-то была клочок земли,
Заваленный камнями. В том краю
Хозяева на фермах не менялись.
И дабы попусту не тратить годы
На то, чтоб покупателя найти,
Он сжег свой дом и, получив страховку,
Всю сумму выложил за телескоп.
Я слышал, он все время рассуждал:
"Мы ведь живем на свете, чтобы видеть,
И телескоп придуман для того,
Чтоб видеть далеко. В любой дыре
Хоть кто-то должен разбираться в звездах.
Пусть в Литлтоне это буду я".
Не диво, что, неся такую ересь,
Он вдруг решился и спалил свой дом.
Весь городок недобро ухмылялся:
"Пусть знает, что напал не на таковских!
Мы завтра на тебя найдем управу!"
Назавтра же мы стали размышлять,
Что ежели за всякую вину
Мы вдруг начнем друг с другом расправляться,
То не оставим ни души в округе.
Живя с людьми, умей прощать грехи.
Наш вор, тот, кто всегда у нас крадет,
Свободно ходит вместе с нами в церковь.
А что исчезнет - мы идем к нему,
И он нам тотчас возвращает все,
Что не успел проесть, сносить, продать.
И Брэда из-за телескопа нам
Не стоит допекать. Он не малыш,
Чтоб получать игрушки к рождеству -
Так вот он раздобыл себе игрушку,
В младенца столь нелепо обратись.
И как же он престранно напроказил!
Конечно, кое-кто жалел о доме,
Добротном старом деревянном доме.
Но сам-то дом не ощущает боли,
А коли ощущает - так пускай:
Он будет жертвой, старомодной жертвой,
Что взял огонь, а не аукцион!
Вот так единым махом (чиркнув спичкой)
Избавившись от дома и от фермы,
Брэд поступил на станцию кассиром,
Где если он не продавал билеты,
То пекся не о злаках, но о звездах
И зажигал ночами на путях
Зеленые и красные светила.
Еще бы - он же заплатил шесть сотен!
На новом месте времени хватало.
Он часто приглашал меня к себе
Полюбоваться в медную трубу
На то, как на другом ее конце
Подрагивает светлая звезда.
Я помню ночь: по небу мчались тучи,
Снежинки таяли, смерзаясь в льдинки,
И, снова тая, становились грязью.
А мы, нацелив в небо телескоп,
Расставив ноги, как его тренога,
Свои раздумья к звездам устремили.
Так мы с ним просидели до рассвета
И находили лучшие слова
Для выраженья лучших в жизни мыслей.
Тот телескоп прозвали Звездоколом
За то, что каждую звезду колол
На две, на три звезды - как шарик ртути,
Лежащий на ладони, можно пальцем
Разбить на два-три шарика поменьше.
Таков был Звездокол, и колка звезд,
Наверное, приносит людям пользу,
Хотя и меньшую, чем колка дров.
А мы смотрели и гадали: где мы?
Узнали ли мы лучше наше место?
И как соотнести ночное небо
И человека с тусклым фонарем?
И чем отлична эта ночь от прочих?
Перевод А. Сергеева
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.