Длина линии жизни человека напрямую зависит от настроения его Смерти…
От автора
Когда Она подходит, перед глазами пробегает вечность. На мгновение окружающий мир замирает, превращаясь в расплывчатую иллюзию. Сознание не хочет всерьез воспринимать действительность происходящего, «мнимая реальность» кажется кошмарным сном. Единственная мысль, которую прокручивают остатки угасающего разума: «Когда ты проснешься – все закончится»… но это не так… все только начинается.
Пролог
Краплеными картами Смерть не обманешь. Играя с Ней в игру под названием «Жизнь» забываешь об осторожности. Никто не меняет так быстро правил, как это делает Она. Последовательность Ее действий предугадать невозможно. Фанатичная любовь к импровизации делает Ее настолько непредсказуемой, что даже Властители Небес со всей своей тысячелетней мудростью не в силах предугадать, как может повести себя «Черная Леди» в последующую минуту. Ни от кого не зависимая, никому не покорная… Смерть – капризный Ангел, внушающий страх всему, что наделено дыханием жизни.
Глава 1
Осень. Середина октября. Гнетущая сырость этого времени года как ничто другое схоже с пессимистичной изменчивостью, до основания пропитавшей оболочку моей (на удивление) умиротворенной души. Глухая апатия ко всему, что меня окружает, время от времени сменяется сухим безразличием, которое ненадолго задержавшись, уступает свое место затуманенной безысходности. И так все заново… все по-новому… и без малейшего «акцента» на просвет. Изъян без изъяна – замкнутый круг. Круг, из которого есть только один выход…
Тяжесть девятимиллиметрового «Вальтера» и иллюзорный эффект, полученный от стандартной дозы героина, придавали холодную уверенность к правильности выбранного мною пути. Любое воспламеняющееся в голове сомнение мгновенно остужалось чьим-то ледяным дыханием. Экспансивность «февраля» была настолько стремительной, что я не успевал ухватиться за проблеск искры надежды на так называемое спасение. Или может быть просто не хотел для этого себя излишне утруждать. А зачем?! Мир химер до такой степени прекрасен и таинственен, что мое порабощенное экстравагантной красотой сознание не испытывало ни малейшего желания покидать его. Утопая в «экзотическом коктейле», оно полностью отдалось во власть цветовой абстракции, и предпринимать каких-либо попыток к противостоянию явно не собиралось.
Уверенно теряя контроль над реальностью к происходящему, я не сразу ощутил холодного прикосновения к своему виску дула «Вальтера». Дрожащий в агоническом ознобе судорожного экстаза, он жаждал своим обжигающим поцелуем прервать раздражающие стоны моей запаниковавшей жизни… и я не собирался ему в этом мешать. Да даже если бы и собрался, то не смог бы этого сделать! Изысканный вкус безумия взял под свою «опеку» не только мою душу и сознание, но и без малейших усилий овладел наибольшей частью функциональности моего тела. Последняя стадия поглощения того, что пока еще принадлежит мне – это жизнь, но я уже слышу ржавый скрип открывающейся калитки. Смерть не заставляет себя долго ждать. Она идет. Она приближается. И нет во всей Вселенной такой силы, способной остановить Ее… и это – хорошо. Выбор был сделан, число – не подбивают. Указательный палец правой руки вяло лег на спусковой крючок, намереваясь напрочь закрыть за мной врата, являющиеся границей таких двух разных по своей структуре миров. Путь завершен. Цель достигнута. Последний штрих и «Небеса» – мой дом. Да будет так! Зажмурив глаза, я изо всех сил, что до последней минуты проявляли преданность моему телу, сдавил «траурную улыбку полумесяца».
«Благосклонность судьбы есть не что иное, как хорошее настроение Смерти. И даже тогда, когда часы отмеряющие ход жизни замирают, а судьбоносное зеркало покрывается уродливыми трещинами, готовыми в любой момент разнести стекло на мелкие осколки, последнее слово остается за Ней. И Смерть сказала его: «шесть нажатий… шесть щелчков… шесть осечек»». И кто после такого осмелится утверждать, что у «Черной Леди» отсутствует чувство юмора.
Глава 2
Как можно понять то, что невозможно понять? Как объяснить то, что не поддается разумному объяснению? Абсурдность таких вопросов заключается в отсутствии в них какого-либо абсурда. Ответ до безобразия прост: не надо слов, достаточно одного маленького действия – ОТКРЫТЬ ГЛАЗА, что я и сделал.
Напротив меня стояла «Ангел». Я не могу сказать, насколько давно Она наблюдала за происходящим процессом, но по уходящему с красивого лица любопытству можно было понять, что времени для наслаждения допотопностью моего несостоявшегося самоубийства у Нее было больше чем достаточно. Не знаю почему, но от такого сделанного вывода мне стало перед Ней как-то неловко. Я предпринял словесную попытку оправдания моим действиям, но шершавая сухость, стоящая в горле не позволила проронить не единого слова. Оно и к лучшему. Импровизированная на скорую руку ложь не имеет права на жизнь, тем более, если эта ложь предназначена… для Нее.
Первый раз, за свою жизнь, смотря на женщину, я видел в ней нечто большее, чем просто женщину. Гармония красоты и власти, переплетаясь на палитре времен с возвышенностью желаний, пробудили во мне чувство к восприятию неподдающееся никакому сравнению. То, что стало доступно зрению, перестало анализироваться оживающим во мне здравомыслием: «Не может черный цвет быть белым, так как красный цвет не имеет никакого отношения к цвету зеленому, а значит – нет смысла называть бордовый цвет желтым – ведь он от этого не станет серым…». Холст, как и бумага – стерпит все, а обескуражить разум могут и в Раю.
Завороженный застывшим в глазах Незнакомки оттенком «алого пламени», я эгоистично впитывал в себя Ее Небесный образ, пытаясь им до основания заполнить все потаенные пустоши, находящиеся в глубинах моего подсознания. Необычайная естественность Ее ангельской внешности оказывала на меня такое взбудораживающее воздействие, что мир химер со всем своим притягательным магнетизмом не имел и сотой части той силы влечения, какая триумфально исходила от этой женщины. Боясь потерять то, что мне не принадлежит, я жадно топил в Ней свой ревностный взгляд, погружая его все глубже и глубже, словно это могло бы мне помочь стать маленькой частицей Ее большого целого,… ведь именно такое навязавшееся извне желание я и испытывал.
- И как долго ты еще собираешься меня изучать? – звон хрусталя в женском голосе, вспоров хрупкую идиллию тишины, заставил меня отвести глаза с красивого лица его обладательницы.
Простой, фактически не требующий на себя ответа вопрос вынудил мой, все еще находящийся в тумане героиновой эйфории мозг судорожно заработать на максимальном пределе.
- Простите, я не хотел на Вас смотреть, - первое, что пришло на ум мгновенно слетело с моего языка, но осознав всю глупость сказанного, как можно быстрее поспешил ее исправить. - Черт! Я не это хотел сказать. Простите… я… я не могу объяснить, что со мною происходит.
Моя растерянность, перемешанная с неопределенностью ответа, вызвала у «Ангела» мимолетную улыбку, после которой сразу же последовал сделанный Ею (своего рода) вывод, более походивший на выставляемый тезис:
- Ну если исходить из того что мне довелось лицезреть, то – ничего хорошего.
«О да! Мудрость из уст женщины – это слова Богов. Я был бы очень удивлен, скажи Она что-нибудь неординарное, а так… глазеть на человека усердно пытающегося разнести себе череп – догадаться не трудно: на такой поступок его могло толкнуть только так называемое – «ничего хорошего» или же он больной на всю голову. Одно из двух, третьего не дано. Я придерживаюсь первого, а там кто его знает. При нашей жизни здравомыслящие люди в большом дефиците, а в нашей стране они вообще экзотика…».
- Ты где-то «летаешь» не там где надо, - уже знакомый моему слуху женский голос резко прервал мои внутренние рассуждения.
- Простите меня. Мне сейчас очень трудно на чем-то конкретном сосредоточиться. У меня такое состояние… немножко заторможенное.
- Ничего себе немножко, - съязвила Незнакомка. – А, по-моему, ты «тормозишь» по полной.
Я не мог опровергнуть Ее злорадных слов и уж тем более ни в коей мере не собирался их подтверждать. Я вообще не желал ввязываться с Ней в дискуссию по поводу… по любому поводу. На данном этапе провал был бы неизбежен. Достаточно того, что и так опозорился, обнажив перед женским взором личностное бессилие, нещадно изуродовавшее мою душу.
Желая хоть как-то смягчить Ее пренебрежительное отношение к своей персоне, я не придумал ничего лучшего, как сделать Ей подарок в виде застенчивой улыбки с маленьким намеком на снисхождение, но сразу же об этом пожалел.
- Что-то я не поняла; а с чего это ты улыбаешься? – недоуменно выпалила «Ангел». – Тебе что, жизнь в радужных тонах высветилась? Или память сбой дала?
- С памятью у меня все в порядке, - не собираясь больше мириться с Ее необоснованными нападками, резко огрызнулся я. – И вообще, какое Вам до всего этого дело?! Мы живем в свободной стране! Что хочу то и ворочу!
«Охренеть! Насчет «свободной страны» – это я загнул! Вообще-то, страна, которой правят рабы – теряет свое величие, а народ допустивший такое – теряет свободу и очень быстро перестают быть людьми. Эти слова к моей ситуации напрямую неприемлемы, но все-таки они имеют под собой второстепенное основание, которое в процессе дальнейшего диалога, я выложил своей Незнакомке. Лучше бы я этого не делал, хотя… у Нее очень красивый смех».
Не смотря на Ее дотошное копание в ситуации побудившей меня на опрометчивый шаг, я не испытывал ни капли мозгового напряжения. Все было с точностью «до» наоборот – легкость… легкость и безмятежность. Мне еще никогда и ни с кем не было так легко и просто в общении как с этой женщиной. Она единственный человек пересекший нить моей судьбы, с кем я был до предела откровенным, и в качестве награды за свою откровенность моя душа была вознаграждена спокойствием нирваны. Да к черту эту нирвану с ее спокойствием! Я просто не мог Ей соврать. Не то чтобы, не мог… я не хотел этого делать…. я боялся… боялся, что ложь может испортить все. Но что есть все? Все – это «ничто»! Но в данный момент для меня это самое «ничто» было ВСЕМ. И снова круг, и снова жизнь сродни абсурду. Мне не привыкать. Пусть правит Истина, нарушить можно ложь.
- Родной мой, - без какого-либо сарказма, даже, напротив, с нескрываемым снисхождением и теплом обратилась ко мне «Ангел» после того как я закончил перед Ней «исповедоваться», - ты в своих неприятностях обвиняешь всех и вся кроме себя самого. Тебе не кажется что это не совсем правильно?
Пользуясь вылившейся из Нее благожелательностью, я счел, что для более облегченного дальнейшего общения наступил самый благоприятный момент перейти с официального местоимения «Вы» на более дружеское «ты». И глупо было бы с моей стороны этим не воспользоваться. К черту этику! Баланс должен быть в равновесии:
- Ты меня не так поняла, я никого и ни в чем не виню. Просто я…
- Стоп, стоп, стоп, - отрицательно помахав вытянутой рукой, возмущенно прервала меня «Ангел». – Что значит: не так поняла?! Все сказанное тобой я поняла именно, так как ты мне это преподнес, а преподнес ты мне это именно так, как я это и поняла, - повышенным тоном на одном дыхании выпалила Она, но осознав перебор с эмоциональностью, более спокойно добавила: - Ни больше – ни меньше.
- Прости, я не предполагал, что ты подведешь такой итог, - с ноткой раскаяния и состряпанной мимикой согласия произнес я. – Видит Бог, у меня и в мыслях не было всем этим тебя озадачивать. Я вообще не сторонник того чтобы раскрывать перед кем-либо душу, а с тобой как-то так получилось,… - потерянная нить ведущая предложение вынудила меня сделать паузу.
- «Как-то так» – это как? – видя мое затянувшееся замешательство в подборе правильных слов, с наигранным любопытством и гаснущим терпением, поторопила меня Незнакомка.
- Необычайно, - не обращая никакого внимания на Ее подковырку, со всей серьезностью ответил я, но посчитав, что такого ответа недостаточно, продолжил: - Честное слово, мне не по себе от того что ты стала невольной свидетельницей моей слабости. Поверь, я достаточно сильный человек… очень сильный, просто я… я устал. Устал от всего этого…
- Ладно, хватит, не оправдывайся, - с привязавшейся привычкой: «обрывать на полуслове» сухо остановила меня «Ангел». – Я думаю, у «очень сильного человека» еще будет для этого время, а сейчас… - с ног до головы Она пробежала по мне сосредоточенным взглядом, намертво застопорив его на моем лице, - убери, пожалуйста, пистолетик, а то мало ли что… еще поранишься случайно. Да и раздражает он меня.
- Черт! Прости! Я и забыл про него. Сейчас все исправлю.
Интригующе, словно совершая торжественный церемониал, я огляделся по сторонам, подыскивая глазами более подходящее место, куда можно было бы закинуть «ствол». Бредовая уверенность, что вслед за ним помчится и все-то дерьмо, которое последнее время неустанно шло за мной попятам, воскресила во мне надежду на светлое будущее. Смерть дала мне шанс, Судьба подарила… Ее. Можно сказать, что жизнь налаживается. Единственное… как же мне хочется, чтобы этот стервозный «Ангел» не была замужем.
- Прощай полторы штуки «баксов», - с этими непроизвольно вырвавшимися словами я наотмашь швырнул «Вальтер» в лоно мрачного пошлого.
Как только пистолет оказался вне зоны досягаемости, Незнакомка сделала несколько шагов в мою сторону, приблизившись ко мне на расстояние вытянутой руки, остановилась. Тонкий, едва улавливаемый аромат Ее тела, соприкоснулся с моим обонянием. Вдохнув его, я забыл обо всем на свете, меня охватила полная эйфория. Одно мгновение и на ум пришла стихотворная строка гениального писателя-современника Максима Попелышкина: «Белый запах сандала, жемчужные бусы…» - эту необычайную образность он сопоставил в своем произведении с ароматом, исходившим от воодушевленной им же Смерти. При всем своем уважении к Творчеству мною любимого автора я со стопроцентной уверенностью готов опровергнуть сочетание такого контекста по той лишь причине, что именно так пахла и Она – мой «Ангел»… Нет! Моя Богиня! И какого-либо сходства с «костлявой» у моей Богини явно не наблюдалось… ну разве что характер.
- Родной мой, - Незнакомка мягко провела кончиками своих пальцев по моему лицу, заставив меня этим своим действием замереть в предвкушении приятного продолжения, - ты так часто просишь прощения… чувствуешь за собой вину?
- Есть такое дело, - честно признался я, пытаясь заглушить учащающееся дыхание своих легких.
Получив положительный ответ, «Ангел» повернулась ко мне спиной, и как бы размышляя вслух, чуть слышно произнесла:
- Это хорошо. Значит еще не все потерянно.
- Полностью с тобой согласен: «когда не все потеряно – это хорошо», - сладострастным шепотом перефразировал я Ее высказывание.
- Ты так думаешь или ты так хочешь думать? – слегка повернув голову, вопросительно посмотрела на меня мое «Божество».
- Я в этом уверен, - ответил я, нежно обнимая Ее за талию одновременно одаривая шелковистую кожу женской шеи горячими поцелуями.
Вдохновленный тем что не получил со стороны Незнакомки никакого противодействия я медленно стал поглаживать руками по Ее упругим бедрам, аккуратно задирая все выше и выше белое длинное платье плотно облегающее Ее стройное тело. Полуминутная прелюдия к Любви возбудила меня до такой степени, что я был уже не в силах сдерживать яростный порыв разыгравшейся во мне страсти. С силой повернув «Ангела» к себе лицом я с неистовой силой присосался к Ее холодным губам, жадно слизывая с них красную помаду, пропитанную сладострастным греховным вкусом. Эгоистично-низменное желание овладеть этой женщиной, ураганным вихрем сметало во мне все препятствия установленные дешевой «монашеской» моралью. Не думая о возможных последствиях, резким движением рук я углубил декольте Ее платья на пару десятков сантиметров, выпустив на свободу бесподобные округлые груди с аппетитными розовыми сосками к одному из которых без промедления прильнул своими жаждущими губами. Упиваться этой женщиной можно было бы, целую вечность, но…
- Родной мой, извини, конечно, что отвлекаю тебя во время кормежки, но тебе не кажется, что ты зашел слишком далеко.
- Нет! - не отрываясь от Ее груди, недовольно отрезал я.
- Странно, но мне тоже так не кажется,… я просто в этом уверенна.
Не знаю, кто из «мудрецов» придумал такие слова как: «Любое препятствие преодолевается настойчивостью», но лежа на пропитанной влагой земле, потирая припухшую от удара левую скулу, я всей душой возжелал, чтобы этого «философа» за такую «мудрость» посадили кое-чем на кое-что и как можно глубже. И не только пожелал, но и на миг представил, как такая экзекуция будет выглядеть в реале… прекрасное зрелище.
- Послушай, похотливое создание, - не смотря на пошлое, режущее слух сравнение, голос «Ангела» прозвучал чрезмерно спокойно. - Не подскажешь, к какой части моей одежды прикреплен логотип с надписью: «Блядь»? Или это у меня на лице написано?
- Нет! Ты не бл…, - чуть было не ляпнул я, но вовремя успел опомниться. – Зачем ты так. Просто я хотел… хотел немного твоего внимания.
- Внимания?! – искренне удивилась Незнакомка такому моему ответу. - Нет родной, ты не внимания хотел! Ты хотел меня злостно отрахать, а «злостный трах» не имеет никакого отношения к вниманию. Это я точно знаю!
Небо.
Горы.
Небо.
Горы.
Необъятные просторы с недоступной высоты. Пашни в шахматном порядке, три зеленые палатки, две случайные черты. От колодца до колодца желтая дорога вьется, к ней приблизиться придется - вот деревья и кусты. Свист негромкий беззаботный, наш герой, не видный нам, движется бесповоротно. Кадры, в такт его шагам, шарят взглядом флегматичным по окрестностям, типичным в нашей средней полосе. Тут осина, там рябина, вот и клен во всей красе.
Зелень утешает зренье. Монотонное движенье даже лучше, чем покой, успокаивает память. Время мерится шагами. Чайки вьются над рекой. И в зеленой этой гамме...
- Стой.
Он стоит, а оператор, отделяясь от него, методично сводит в кадр вид героя своего. Незавидная картина: неопрятная щетина, второсортный маскхалат, выше меры запыленный. Взгляд излишне просветленный, неприятный чем-то взгляд.
Зритель видит дезертира, беглеца войны и мира, видит словно сквозь прицел. Впрочем, он покуда цел. И глухое стрекотанье аппарата за спиной - это словно обещанье, жизнь авансом в час длиной. Оттого он смотрит чисто, хоть не видит никого, что рукою сценариста сам Господь хранит его. Ну, обыщут, съездят в рожу, ну, поставят к стенке - все же, поразмыслив, не убьют. Он пойдет, точней, поедет к окончательной победе...
Впрочем, здесь не Голливуд. Рассуждением нехитрым нас с тобой не проведут.
Рожа.
Титры.
Рожа.
Титры.
Тучи по небу плывут.
2.
Наш герой допущен в банду на урезанных правах. Банда возит контрабанду - это знаем на словах. Кто не брезгует разбоем, отчисляет в общий фонд треть добычи. Двое-трое путешествуют на фронт, разживаясь там оружьем, камуфляжем и едой. Чужд вражде и двоедушью мир общины молодой.
Каждый здесь в огне пожарищ многократно выживал потому лишь, что товарищ его спину прикрывал. В темноте и слепоте мы будем долго прозябать... Есть у нас, однако, темы, что неловко развивать.
Мы ушли от киноряда - что ж, тут будет череда экспозиций то ли ада, то ли страшного суда. В ракурсе, однако, странном пусть их ловит объектив, параллельно за экраном легкий пусть звучит мотив.
Как вода течет по тверди, так и жизнь течет по смерти, и поток, не видный глазу, восстанавливает мир. Пусть непрочны стены храма, тут идет другая драма, то, что Гамлет видит сразу, ищет сослепу Шекспир.
Вечер.
Звезды.
Синий полог.
Пусть не Кубрик и не Поллак, а отечественный мастер снимет синий небосклон, чтоб дышал озоном он. Чтоб душа рвалась на части от беспочвенного счастья, чтоб кололи звезды глаз.
Наш герой не в первый раз в тень древесную отходит, там стоит и смотрит вдаль. Ностальгия, грусть, печаль - или что-то в том же роде.
Он стоит и смотрит. Боль отступает понемногу. Память больше не свербит. Оператор внемлет Богу. Ангел по небу летит. Смотрим - то ль на небо, то ль на кремнистую дорогу.
Тут подходит атаман, сто рублей ему в карман.
3.
- Табачку?
- Курить я бросил.
- Что так?
- Смысла в этом нет.
- Ну смотри. Наступит осень, наведет тут марафет. И одно у нас спасенье...
- Непрерывное куренье?
- Ты, я вижу, нигилист. А представь - стоишь в дозоре. Вой пурги и ветра свист. Вахта до зари, а зори тут, как звезды, далеки. Коченеют две руки, две ноги, лицо, два уха... Словом, можешь сосчитать. И становится так глухо на душе, твою, блин, мать! Тут, хоть пальцы плохо гнутся, хоть морзянкой зубы бьются, достаешь из закутка...
- Понимаю.
- Нет. Пока не попробуешь, не сможешь ты понять. Я испытал под огнем тебя. Ну что же, смелость - тоже капитал. Но не смелостью единой жив пожизненный солдат. Похлебай болотной тины, остуди на льдине зад. Простатиты, геморрои не выводят нас из строя. Нам и глист почти что брат.
- А в итоге?
- Что в итоге? Час пробьет - протянешь ноги. А какой еще итог? Как сказал однажды Блок, вечный бой. Покой нам только... да не снится он давно. Балерине снится полька, а сантехнику - говно. Если обратишь вниманье, то один, блин, то другой затрясет сквозь сон ногой, и сплошное бормотанье, то рычанье, то рыданье. Вот он, братец, вечный бой.
- Страшно.
- Страшно? Бог с тобой. Среди пламени и праха я искал в душе своей теплую крупицу страха, как письмо из-за морей. Означал бы миг испуга, что жива еще стезя...
- Дай мне закурить. Мне...
- Туго? То-то, друг. В бою без друга ну, практически, нельзя. Завтра сходим к федералам, а в четверг - к боевикам. В среду выходной. Авралы надоели старикам. Всех патронов не награбишь...
- И в себя не заберешь.
- Ловко шутишь ты, товарищ, тем, наверно, и хорош. Славно мы поговорили, а теперь пора поспать. Я пошел, а ты?
- В могиле буду вволю отдыхать.
- Снова шутишь?
- Нет, пожалуй.
- Если нет, тогда не балуй и об этом помолчи. Тут повалишься со стула - там получишь три отгула, а потом небесный чин даст тебе посмертный номер, так что жив ты или помер...
- И не выйдет соскочить?
- Там не выйдет, тут - попробуй. В добрый час. Но не особо полагайся на пейзаж. При дворе и на заставе - то оставят, то подставят; тут продашь - и там продашь.
- Я-то не продам.
- Я знаю. Нет таланта к торговству. Погляди, луна какая! видно камни и траву. Той тропинкой близко очень до Кривого арыка. В добрый час.
- Спокойной ночи. Может, встретимся.
- Пока.
4.
Ночи и дни коротки - как же возможно такое? Там, над шуршащей рекою, тают во мгле огоньки. Доски парома скрипят, слышится тихая ругань, звезды по Млечному кругу в медленном небе летят. Шлепает где-то весло, пахнет тревогой и тиной, мне уже надо идти, но, кажется, слишком светло.
Контуром черным камыш тщательно слишком очерчен, черным холстом небосвод сдвинут умеренно вдаль, жаворонок в трех шагах как-то нелепо доверчив, в теплой и мягкой воде вдруг отражается сталь.
Я отступаю на шаг в тень обессиленной ивы, только в глубокой тени мне удается дышать. Я укрываюсь в стволе, чтоб ни за что не смогли вы тело мое опознать, душу мою удержать.
Ибо становится мне тесной небес полусфера, звуки шагов Агасфера слышу в любой стороне. Время горит, как смола, и опадают свободно многия наши заботы, многия ваши дела.
Так повзрослевший отец в доме отца молодого видит бутылочек ряд, видит пеленок стопу. Жив еще каждый из нас. В звуках рождается слово. Что ж ты уходишь во мглу, прядь разминая на лбу?
В лифте, в стоячем гробу, пробуя опыт паденья, ты в зеркалах без зеркал равен себе на мгновенье. Но открывается дверь и загорается день, и растворяешься ты в спинах идущих людей...
5.
Он приедет туда, где прохладные улицы, где костел не сутулится, где в чешуйках вода. Где струится фонтан, опадая овалами, тает вспышками алыми против солнца каштан.
Здесь в небрежных кафе гонят кофе по-черному, здесь Сезанн и Моне дышат в каждом мазке, здесь излом кирпича веет зеленью сорною, крыши, шляпы, зонты отступают к реке.
Разгорается день. Запускается двигатель, и автобус цветной, необъятный, как мир, ловит солнце в стекло, держит фары навыкате, исчезая в пейзаже, в какой-то из дыр.
И не надо твердить, что сбежать невозможно от себя, ибо нету другого пути, как вводить и вводить - внутривенно, подкожно этот птичий базар, этот рай травести.
Так давай, уступи мне за детскую цену этот чудный станок для утюжки шнурков, этот миксер, ничто превращающий в пену, этот таймер с заводом на пару веков.
Отвлеки только взгляд от невнятной полоски между небом и гаснущим краем реки. Серпантин, а не серп, и не звезды, а блёстки пусть нащупает взгляд. Ты его отвлеки -
отвлеки, потому что татары и Рюрик, Киреевский, Фонвизин, Сперанский, стрельцы, ядовитые охра и кадмий и сурик, блядовитые дети и те же отцы, Аввакум с распальцовкой и Никон с братвою, царь с кошачьей башкой, граф с точеной косой, три разбитых бутылки с водою живою, тупорылый медведь с хитрожопой лисой, Дима Быков, Тимур - а иначе не выйдет, потому что, браток, по-другому нельзя, селезенка не знает, а печень не видит, потому что генсеки, татары, князья, пусть я так не хочу, а иначе не слышно.
Пусть иначе не слышно - я так не хочу. Что с того, что хомут упирается в дышло? Я не дышлом дышу. Я ученых учу.
Потому что закат и Георгий Иванов. И осталось одно - плюнуть в Сену с моста. Ты плыви, мой плевок, мимо башенных кранов, в океанские воды, в иные места...
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
