Я не знаю, что от этого лета останется со мной в воспоминаниях навсегда. Я не узнаю этого наперед.
Вот, 12 июня, десять лет назад: мне 20 лет, 6 утра. Я и Катя с какой-то компанией, от которой не сохранилось ничего, - ни имен, ни лиц. Сидим на ступеньках закрытого клуба и горланим песню, нагло перевирая слова. Это была какая-то популярная тогда песня, а какая – кто же упомнит… Но я отчетливо помню то небо, тот теплый утренний воздух, ту жару, которая воцарилась тем летом сразу и, казалось, навсегда; что до того, как оказаться там, у ступенек клуба, мы были внутри, но что там происходило?... До клуба у меня было неудачное свидание, а с кем – не помню.
Память жестоко шутит с нами, оставляя то, что как будто совсем не важно. Все эти неважности с годами сплетаются, слипаются, вступают в реакцию брожения. Каждый человек получает свой нектар от Мнемозины. У кого-то он прозрачный, как слеза, и горький, как водка, у кого-то терпкий, как коньяк... Наверняка где-то живут люди, чьи воспоминания – это глоток чистой родниковой воды, но они, видимо, настолько далеко, что и жизни не хватит их отыскать, чтобы посмотреть в глаза и спросить: как вы так живете?
Мы спустились со ступенек, нашли еще непроснувшийся двор, в нём скамейки, и то, что их окружало – неказистые городские ивушки, чахлые дубки. Там еще пряталась темнота, она была похожа на грязные валуны снега в марте, когда все неизбежно истаивает. Пространство вокруг стремительно менялось, свет начинал сочиться из щелей скамеек, из окон, в которых отражалось пробуждающееся небо, из наших глаз. Я не помню ничего детально, но сейчас мне кажется, что тогда наступил миг безграничного счастья, тот свет наполнил каждую клетку моего тела и всё вокруг. Я не воспринимал ничего отдельно от себя в тот момент. Я растворился в самом настоящем счастье: главную партию выводило мое сердце, а сбивчивое дыхание вторило, не успевая ни за чем на свете, глотая свет, отчаянно барахтаясь в неведомой доселе глубине чувств.
Так все и было…
Спасибо)
М.Павич в книге "Роман как держава" пишет о том, что современная проза становится с одной стороны фрагментарной, с другой голографичной. Читатель может начинать читать с любой странице и сам строить сюжеты, соединять текст воедино. Вот такой подход мне нравится. Хотя классическую прозу я лично местами очень люблю. Но таки поток сознания впервые появился у Л.Н. Толстого. Вроде так?)))
Ми-сама, отвечу позже-заглянула сюда буквально за пару десятков минут до отъезда).
а, давайте-ка, я Ваш фрагмент юношеской эмоциональной памяти прономинирую? не возражаете?
я-то нет, как хотите)
Миш, не стану трепаться попусту о прозе-поэзии, какой она должна быть, или есть, или хотелось бы... На литературном сайте - я птичка случайно влетевшая, не из филологического парка. Слово – оно дышит, по-разному, но дышит.. А фрагментарно, или потоком... это уже все потом, после того, как написано, рассуждают)).
Хорошо, Миш. Спсб.))
Спасибо)
Миша, очень понравилось. Попал в самую точку, в то, что волнует меня в данный момент. Подробнее - смотри мой коммент в Шорте)
Спасибо) тема утраченного времени мне близка, правда) я мало об этом пишу, но только лишь потому, что это очень больно.
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Подъезжает извозчик каждый день,
Чтоб везти комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик заснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Уже не молод, еще не стар,
На лице отвага, в глазах пожар -
Вот каков собой комиссар.
Он извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Извозчик дернет возжей,
Лошадь дернет ногой,
Извозчик крикнет: "Ну!"
Лошадь поднимет ногу одну,
Поставит на земь опять,
Пролетка покатится вспять,
Извозчик щелкнет кнутом
И двинется в путь с трудом.
В пять часов извозчик едет домой,
Лошадь трусит усталой рысцой,
Сейчас он в чайной чаю попьет,
Лошадь сена пока пожует.
На дверях чайной - засов
И надпись: "Закрыто по случаю дров".
Извозчик вздохнул: "Ух, чертов стул!"
Почесал затылок и снова вздохнул.
Голодный извозчик едет домой,
Лошадь снова трусит усталой рысцой.
Наутро подъехал он в пасмурный день
К дому по Бассейной, шестьдесят,
Чтоб вести комиссара в комиссариат -
Комиссару ходить лень.
Извозчик уснул, извозчик ждет,
И лошадь спит и жует,
И оба ждут, и оба спят:
Пора комиссару в комиссариат.
На подъезд выходит комиссар Зон,
К извозчику быстро подходит он,
Извозчика в бок и лошадь в бок
И сразу в пролетку скок.
Но извозчик не дернул возжей,
Не дернула лошадь ногой.
Извозчик не крикнул: "Ну!"
Не подняла лошадь ногу одну,
Извозчик не щелкнул кнутом,
Не двинулись в путь с трудом.
Комиссар вскричал: "Что за черт!
Лошадь мертва, извозчик мертв!
Теперь пешком мне придется бежать,
На площадь Урицкого, пять".
Небесной дорогой голубой
Идет извозчик и лошадь ведет за собой.
Подходят они к райским дверям:
"Апостол Петр, отворите нам!"
Раздался голос святого Петра:
"А много вы сделали в жизни добра?"
- "Мы возили комиссара в комиссариат
Каждый день туда и назад,
Голодали мы тысячу триста пять дней,
Сжальтесь над лошадью бедной моей!
Хорошо и спокойно у вас в раю,
Впустите меня и лошадь мою!"
Апостол Петр отпер дверь,
На лошадь взглянул: "Ишь, тощий зверь!
Ну, так и быть, полезай!"
И вошли они в Божий рай.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.