Раз, жене на именины, при наличии гостей, подарил сосед картину, редких, якобы кистей. - Ну, подарки, так подарки! Ты напомни по утру, я кистей тебе в малярке скока хочешь наберу. Озадачился фотограф. От! Как я его подсёк! Чую, собственный автограф для супруги приволок. И, наверное с испугу ошарашенный сосед всю вину свалил на друга, с погонялом «Раритет».
Хорошо не кофеварка или гель от комаров. Я, ведь, парень в газосварке сам практически Брюллов. Правда, сердцу ближе Пушкин, рисовавший на полях. Сплю и вижу няню с кружкой – во, где истинный размах! Плоть от плоти из народа. Заведется – ураган! Наша, стало быть, порода, хоть и родом из дворян! Сам-то я по акварелям не особенный знаток, так и ты, поди, не Рерих. Будь попроще, фраерок!
Развернули «выкрутасы» – интересно ж поглазеть! Оказалось – ананасы. Как живые... Обалдеть! Дополнял картину овощ неизведанных пород. Благо, дочь пришла на помощь:
- Это ж, батя, натюрморт!
Ну, даёт, акселератка! Пособила, как врагу! Вижу, что не шоколадка, а, вот, вспомнить не могу. А на пике обсужденья старый друг отца – прораб удивил предположеньем: - Не люляки это баб? - и далекий от искусства, но всезнающий отец, закусив коньяк капустой, так и рыкнул. Молодец!
- Как там внуча-то сказала? Ишь ты! И не повторить. Может, прямо сразу в залу продовольствию прибить?
Поразмыслив креативно (все же умные теперь!), порешили коллективно разукрасить ею дверь.
- Осади! Не лапай пищу! – вырвал рукопись зятёк. – Как бы эту красотищу приподнять на потолок? Вот, лежишь, порой – не спится, глянул вверх, а вдалеке, чайка белая кружится у тебя на потолке.
- Ты, дружок, поди, набрался? Где тут чайку то видать? - только зять не поддавался: - Всех делов – подрисовать!
Дали кисточку прорабу (он талантливый у нас).
- Пусть пикирует, хотя бы на центральный ананас.
- Что-то клюв по верху плоский. Прям, не чайка, а баклан. Во забацал, Айвазовский! Это ж надо - пеликан!
Поднесли маэстро кружку.
- Дар – есть дар, чего скрывать! Ты б мазнул ему подружку, чтоб сподручнее летать. А по низу дай бекаса, лишь бы с местом угадать. Овощ цел, а ананасов что-то больше не видать.
Опростал художник кружку, приосанился герой. Глаз блестит, ну, просто Пушкин, только с лысой головой. – Да! – сказал маляр Серега, глянув издали разок, - Есть немного от Ван Гога, узнаю его мазок.
Враз, веселье поутихло. Гости встали, а отец осадил Серегу хрипло: - Что ты видел-то, малец? Пей, а в живопись не суйся! Забираешь через край! Перед девками рисуйся, а Ван Гога не марай! Если честно разобраться. Всем известно – не секрет! Их ведь классиков по пальцам, а живых, поди, и нет.
- Может, так оно и модно, - заявил, прикинув, зять. - Только, вроде, не удобно к потолку-то прибивать! Где-то мы перемудрили. Не пора ли нам к столу? И, покуда, не решили – пусть подсохнет на полу.
А соседа и не слышно. Кто-то видел – убегал. Вот, ведь, как хреново вышло! Зря я парня напугал...
В тот год была неделя без среды
И уговор, что послезавтра съеду.
Из вторника вели твои следы
В никак не наступающую среду.
Я понимал, что это чепуха,
Похмельный крен в моем рассудке хмуром,
Но прилипающим к стеклу лемуром
Я говорил с тобой из четверга.
Висела в сердце взорванная мина.
Стояла ночь, как виноватый гость.
Тогда пришли. И малый атлас мира
Повесили на календарный гвоздь.
Я жил, еще дыша и наблюдая,
Мне зеркало шептало: "Не грусти!"
Но жизнь была как рыба молодая,
Обглоданная ночью до кости, –
В квартире, звездным оловом пропахшей,
Она дрожала хордовой струной.
И я листок твоей среды пропавшей
Подклеил в атлас мира отрывной.
Среда была на полдороге к Минску,
Где тень моя протягивала миску
Из четверга, сквозь полог слюдяной.
В тот год часы прозрачные редели
На западе, где небо зеленей, –
Но это ложь. Среда в твоей неделе
Была всегда. И пятница за ней,
Когда сгорели календарь и карта.
И в пустоте квартиры неземной
Я в руки брал то Гуссерля, то Канта,
И пел с листа. И ты была со мной.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
