oMitriy
"Похоже, пора завязывать с бухлом."
Завязали. И пишем рассказ, где об этом "ни-ни". Получится?
Впервые я это заметил лет пять назад у испанцев. Я несколько удивился, попробовал еще раз, но уже чилийский вариант. Затем поэксперементировал с Италией, Аргентиной, и наконец вернулся к истокам – старому доброму французскому Каберне Савиньон. Реальность угнетала – «они» перестали добавлять «туда» счастье! То, что я это давно знал про водку, меня не удивляло – откуда его взять в стране, на две трети покрытой вечной мерзлотой? Тут не то, что в напиток – себе не хватает. Да и наше тотальное воровство… Но, в странах избыточного солнца, тепла и производственной дисциплины?
В шумном гипермаркете грустно катил я свою тележку вдоль полок с импортным контрафактом. Внешний вид изделий не изменился – их все также хотелось взять, покрутить в руках, они все также обещали упоение радостью жизни. Но лживость этих обещаний уже была мною установлена опытным путем. Если раньше после первого же глотка появлялось явное предощущение праздника, и луч солнца, пробивая серое питерское небо настойчиво искал дорогу в мое окно, то теперь все изменилось. Стала появляться неведомая прежде сонливая депрессивность, постоянная, неизменяемая и надежная как чугун.
Со временем я начал подозревать, что вместо столь дефицитного натурального счастья, «они» стали добавлять «туда» то, что оказалось в избытке – вялотекущую депрессивность, а чтобы было не так заметно, приправлять ее чем-то вызывающим сонливость. Еще в армии я наслушался рассказов о броме, который добавляют служивым в компот. Поэтому я не доверял компоту и тщательно его избегал. Но, похоже, спустя много лет, бром нашел все-таки дорогу ко мне, пусть не с помощью армейской медсестры, а руками иностранных виноделов. Они прагматично впарили мне свою избыточную тоску, для скрытности приправив ее вызывающим сонливость веществом.
Поначалу, признаюсь, я негодовал. Было обидно за себя, за страну, за то, что мы стали для заграницы территорией сбыта всего некачественного: ножек буша, продуктов с гмо, гормонального мяса. Теперь вот – напитка, в котором заменили самый важный компонент. Но обращаться в общество защиты прав потребителей не стал. Так же, как в истории с сотовым оператором, который начал потихоньку тырить деньги. Тогда я плюнул на остаток на счете, и ушел от оператора. Досада на контрафакт пробудила какое-то чувство гордости, и погасила тягу к продолжению эксперимента. Обойдусь!
Первый год я проходил возле знакомых витрин, как мужчина возле оставленной им женщины – стараясь не смотреть, но в полной уверенности, что на него смотрят! Со временем наши пути все больше расходились, и взгляды знакомых этикеток становились все более рассеянными, равнодушными, ничего не обещающими и смотрящими как бы сквозь меня. Мне приходилось отказываться от поездок в Турцию и Египет, из страха снова окунуться в бушующую ложь. Я старался не посещать громких именин, хотя всем, как оказалось, плевать – пью я или нет: большинство старалось отжать у лживой стеклянной Гертруды хоть каплю веритас.
И все же фокус моей жизни неуклонно менялся. Если поначалу после предательства виноделов я ощущал себя рудокопом грустно вернувшимся в свою угольную шахту, то, через некоторое время рудокоп стал находить причудливые самоцветы, а сквозь тревогу стала просвечивать гармония. Посаженные мной цветы зацвели. Старший сын получил черный пояс. Младший выиграл олимпиаду по математике. Сосед, которому дал в долг на мастерскую, не надеясь на возврат, смог раскрутиться и вернул.
Как-то утром 1-го января, я отвез младшего сына с одноклассниками кататься на ватрушках в Павловск. Дома, после прогулки, младший сказал, что я лучший в мире папа. И тот самый луч, пробив питерское небо, все-таки нашел дорогу в мое окно.
И я простил виноделов за то, что вместо счастья наполняют стекло своей избыточной тоской. У них там сейчас все очень непросто. И у нас непросто. Но тревожное завтра не отменяет необходимости жить сегодня. И если истина в вине – пускай жизнь и будет этим вином. Настоящим, а не контрафактом.
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись 'Осторожно, листопад!',
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь
у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА No. 2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
