Изначально каждый человек рождается с крыльями, крыльями ангела… добрый, маленький, наивный человек. Но со временем эти, ещё не окрепшие крылышки, обламывают другие более старшие люди, обиженные кем-то, но не сумевшие отомстить или простить, которые мстят теперь всему миру за когда-то давно нанесенную рану. Не задумываясь о маленьком ни в чем не повинном человечке, они выдергивают перья из его крыльев, причиняя маленькие боли, нанося микроскопические обиды с видом очень ученых людей, которые желают ему только добра… Спустя какое-то время человечек пытается взлететь, потому что чувствует, что рожден для этого… но крылья уже не пригодны для полета, они слишком слабы, чтобы поднять человечка над землей, и он чувствует боль и печаль от разлуки с небом. Он забывает о крыльях, пряча их от посторонних глаз, пытаясь помочь себе и вылечить их, держа в сердце мечту о небе. И однажды ему удается взлететь ненадолго – он испытывает восторг и эйфорию от единения с мечтой, от ощущения полета… а люди с завистью смотрят на него, и, недобро усмехаясь, прячут в кармане клещи и ножницы, и, в подходящий момент, когда человечек потеряет бдительность, утопая в счастье и забыв о человеческой природе, они обрезают его крылья и скрываются в тумане, в неизвестности, в суете жизни. А человечек остается наедине со своим горем и непониманием, чем он это заслужил… И нарастает его злость, и он клянется отомстить… и с этих пор не может видеть, как кто-то летает, помня ощущения от этого прекрасного занятия, и с ехидной улыбкой, пряча в кармане нож, подкрадывается к ангелу, чтобы и его сделать таким же несчастным как и он сам, чтобы получить облегчение… но не получает его… и ищет следующую жертву, и одевает маску доброжелательности, чтобы в удачный момент выдернуть хотя бы перышко….
Прожив всю жизнь, и не достигнув удовлетворения, он умирает с улыбкой на устах, ведь он отправляется в рай, на небо, где ему вновь даруют крылья.
Скоро, скоро будет теплынь,
долголядые май-июнь.
Дотяни до них, доволынь.
Постучи по дереву, сплюнь.
Зренью зябкому Бог подаст
на развод золотой пятак,
густо-синим зальёт Белфаст.
Это странно, но это так.
2
Бенджамину Маркизу-Гилмору
Неподалёку от казармы
живёшь в тиши.
Ты спишь, и сны твои позорны
и хороши.
Ты нанят как бы гувернёром,
и час спустя
ужо возьмёт тебя измором
как бы дитя.
А ну вставай, учёный немец,
мосье француз.
Чуть свет и окне — готов младенец
мотать на ус.
И это лучше, чем прогулка
ненастным днём.
Поправим плед, прочистим горло,
читать начнём.
Сама достоинства наука
у Маршака
про деда глупого и внука,
про ишака —
как перевод восточной байки.
Ах, Бенджамин,
то Пушкин молвил без утайки:
живи один.
Но что поделать, если в доме
один Маршак.
И твой учитель, между нами,
да-да, дружок...
Такое слово есть «фиаско».
Скажи, смешно?
И хоть Белфаст, хоть штат Небраска,
а толку что?
Как будто вещь осталась с лета
лежать в саду,
и в небесах всё меньше света
и дней в году.
3. Баллимакода
За счастливый побег! — ничего себе тост.
Так подмигивай, скалься, глотай, одурев не
от виски с прицепом и джина внахлёст,
четверть века встречая в ирландской деревне.
За бильярдную удаль крестьянских пиров!
И контуженый шар выползает на пузе
в электрическом треске соседних шаров,
и улов разноцветный качается в лузе.
А в крови «Джонни Уокер» качает права.
Полыхает огнём то, что зыбилось жижей.
И клонится к соседней твоя голова
промежуточной масти — не чёрной, не рыжей.
Дочь трактирщика — это же чёрт побери.
И блестящий бретёр каждой бочке затычка.
Это как из любимейших книг попурри.
Дочь трактирщика, мало сказать — католичка.
За бумажное сердце на том гарпуне
над камином в каре полированных лавок!
Но сползает, скользит в пустоту по спине,
повисает рука, потерявшая навык.
Вольный фермер бубнит про навоз и отёл.
И, с поклоном к нему и другим выпивохам,
поднимается в общем-то где-то бретёр
и к ночлегу неблизкому тащится пёхом.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
