Наживка, на которую и должна была ловить меня жизнь до самой моей смерти…
Сдёрнута.
И теперь, перед моим носом, день и ночь болтается голый крючок, хочешь – клюй, не хочешь…
То, как хочешь.
И рука судьбы, что держит эту проклятую удочку…
Закаменела.
Сколько раз, она выдёргивала меня из привычной моей стихии!
Сколько раз я, в последний момент, срывался с крючка и, ослеплённый неведомым миром, шлёпался в немыслимое с криком - “пронесло”.
А теперь, вот, клюй, не клюй, конец один, не видать мне до самого конца, да, хоть и на мгновение, ни зелёной травки, ни ясна солнышка.
Муть, ямка для счастливого доживания, да память о нескольких счастливых мгновениях, когда я глотал смертельный воздух славянской поэзии искривившимся ртом…
Меня любила врач-нарколог,
Звала к отбою в кабинет.
И фельдшер, синий от наколок,
Во всем держал со мной совет.
Я был работником таланта
С простой гитарой на ремне.
Моя девятая палата
Души не чаяла во мне.
Хоть был я вовсе не политик,
Меня считали головой
И прогрессивный паралитик,
И параноик бытовой.
И самый дохлый кататоник
Вставал по слову моему,
Когда, присев на подоконник,
Я заводил про Колыму.
Мне странный свет оттуда льется:
Февральский снег на языке,
Провал московского колодца,
Халат, и двери на замке.
Студенты, дворники, крестьяне,
Ребята нашего двора
Приказывали: "Пой, Бояне!" –
И я старался на ура.
Мне сестры спирта наливали
И целовали без стыда.
Моих соседей обмывали
И увозили навсегда.
А звезды осени неблизкой
Летели с облачных подвод
Над той больницею люблинской,
Где я лечился целый год.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
