Женщины все хитрые. Мужчины не очень. Мужчины только чтоб пожрать или для секса, наивно по-детски. И они не знают про время. Мы им говорим, а они таращатся и башкой кивают. Не воспринимают всерьёз совсем. Изобретают часы и календари, чтобы показать, типа, поняли что-то. А нам пора замуж. Или рожать. Или сына женить. Время. А им хоть кол на голове чеши. А мы ещё и влюбляемся в этих недоумков. Одна была хитрая-прехитрая и вообще ни разу не выдала своему, что знает. Она как увидела его, влюбилась – и бежать. Домой, к маме. Отдышалась, посоветовались. Мама хитрая говорит: “Только про время ему не заикайся. Не захочет жениться – пускай отчаливает. Их временем не привяжешь.”
Она и не заикалась про время. И после свадьбы молчала, как рыба об лёд. И что рожать пора, не сказала. Он так и думал, что у них дети всегда были, с самого начала. Выросли, разъехались – она молчит. А он и не заметил. Волосы седые никогда ему не показывала. А он глупый сам. Не показывает – значит нету. Целлюлит всякий или морщины – молчит, хоть ты её режь! Зубы поменяла на вставные – и ничё, как будто так и было. Очки толстенные на нос напялит, носки ему вязать – а он ни в ус ногой! Мужчина он у неё был. На все сто. Дурак непонятливый. Потом уже совсем с тросточкой стала ходить, целоваться начнут – так на нём и повиснет. А он радуется. Ну, и что такому скажешь? Ему хоть заобъясняйся, не поймёт. Только стала её земля тянуть, время берёт своё, ясное дело, уже далеко за сотню-то, надо ж и честь знать. Вот и решилась сказать ему…
Он ничего не понял. Обнял её и давай целовать. В глаза друг другу засмотрелись и не заметили, как умерли.
От отца мне остался приёмник — я слушал эфир.
А от брата остались часы, я сменил ремешок
и носил, и пришла мне догадка, что я некрофил,
и припомнилось шило и вспоротый шилом мешок.
Мне осталась страна — добрым молодцам вечный наказ.
Семерых закопают живьём, одному повезёт.
И никак не пойму, я один или семеро нас.
Вдохновляет меня и смущает такой эпизод:
как Шопена мой дед заиграл на басовой струне
и сказал моей маме: «Мала ещё старших корить.
Я при Сталине пожил, а Сталин загнулся при мне.
Ради этого, деточка, стоило бросить курить».
Ничего не боялся с Трёхгорки мужик. Почему?
Потому ли, как думает мама, что в тридцать втором
ничего не бояться сказала цыганка ему.
Что случится с Иваном — не может случиться с Петром.
Озадачился дед: «Как известны тебе имена?!»
А цыганка за дверь, он вдогонку а дверь заперта.
И тюрьма и сума, а потом мировая война
мордовали Ивана, уча фатализму Петра.
Что печатными буквами писано нам на роду —
не умеет прочесть всероссийский народный Смирнов.
«Не беда, — говорит, навсегда попадая в беду, —
где-то должен быть выход». Ба-бах. До свиданья, Смирнов.
Я один на земле, до смешного один на земле.
Я стою как дурак, и стрекочут часы на руке.
«Береги свою голову в пепле, а ноги в тепле» —
я сберёг. Почему ж ты забыл обо мне, дураке?
Как юродствует внук, величаво немотствует дед.
Умирает пай-мальчик и розгу целует взасос.
Очертанья предмета надёжно скрывают предмет.
Вопрошает ответ, на вопрос отвечает вопрос.
1995
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
