Голова трещала. Ирка встала с постели, прикурила папиросу и, почесываясь, вышла во двор. Приставила руку козырьком ко лбу: солнце в зените. Ирка возвратилась в дом, шмякнулась к загаженному вчерашней гульбой столу, слила из всех стаканов выдох-нувшуюся водку, выпила. Заметно полегчало. Она распахнула окно и хрипло крикнула: «Женя! Женька!» Через минуту в калитку вбежала девочка, шестилетняя Иркина дочь.
- Мам, а я на похоронках была. Дедушка Сысоев умер, а бабушка его сидела-сидела и стала падать. Ей укол поставили. Мам, ей же не больно, у нее же рука уже старая? Там все так сильно плакали.
- На, сходи к Петровне, - мать сунула в руку девочке смятые деньги.
- Тут без сдачи?
- Да вали ты скорей!
Женька повернулась и побежала к калитке. Ирка легла на постель, уставилась в грязный потолок. Донимали надоедливые мухи. «У, заразы!» - яростно отмахивалась от них захмелевшая Ирка. На крыльце послышался топот детских ножек, вошла Женька. По-дол платьица был завернут и собран в узелок.
- Вот! И ещё Петровна за просто так два огурца дала. Такие колкие!
Ирка опростала девочкин подол, разрезала один огурец повдоль, посолила, потерла поло-винки друг о друга, одну протянула Женьке: «Лопай!»
Распечатала бутылку с паленкой, налила полный стакан, выпила.
- Мам, а у Петровны такой мальчик! Его привезли из другого города, он – внук. Он такой крошечный всего два зубика, а сам такой богатырь! Мам, роди мне лялечку, а? – Женька ещё что-то щебетала, но у Ирки уже совсем затуманилась голова, потом все по-плыло и исчезло. Она уснула.
Вечером её разбудила Женька: «Мам, я кушать хочу!» Ирка кое-как поднялась, расходилась, намыла картошки, поставила варить. Выпила полстакана и взялась за уборку.
-Мам, а наша Муська такая умница! Я бумажку комкаю и ей бросаю, а она в ротике мне её приносит. А Олеська свою кошку купает. Мам, давай Муську искупаем, а?
…Обнимая в постели засыпающую дочку, Ирка вдруг ощутила такую тоску и та-кую любовь, что слезы покатились по щекам. Они капали на Женькино плечико, и девоч-ка сквозь дрему гладила ладошкой материну щеку и шептала: «Мам, тебе дедушку Сысоева жалко, да?»
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!"
Чтоб звезды обрызгали
Груду наживы:
Коньяк, чулки
И презервативы...
Двенадцатый час -
Осторожное время.
Три пограничника,
Ветер и темень.
Три пограничника,
Шестеро глаз -
Шестеро глаз
Да моторный баркас...
Три пограничника!
Вор на дозоре!
Бросьте баркас
В басурманское море,
Чтобы вода
Под кормой загудела:
"Доброе дело!
Хорошее дело!"
Чтобы по трубам,
В ребра и винт,
Виттовой пляской
Двинул бензин.
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький,
Мотора дозорного
Скороговорки!
Иль правильней, может,
Сжимая наган,
За вором следить,
Уходящим в туман...
Да ветер почуять,
Скользящий по жилам,
Вослед парусам,
Что летят по светилам...
И вдруг неожиданно
Встретить во тьме
Усатого грека
На черной корме...
Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу,
Чтоб волн запевал
Оголтелый народ,
Чтоб злобная песня
Коверкала рот,-
И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
Хорошее море..!"
1927
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
