То ж, что мы живем безумной, вполне безумной, сумасшедшей жизнью, это не слова, не сравнение, не преувеличение, а самое простое утверждение того, что есть
Для девчонок и мальчишек, по мотивам старых книжек…
PS. Джэк-Воробей, пират, конечно, тоже во всей своей бандановой красе,вот только образ как-то не тревожит, как образ рыжей «белки в колесе»…
Возвышался над гаванью мачтовый лес, а в портовом притоне «У хитрого лиса» коротал вечера под закуску и без - Джон «Седой» с закадычным приятелем «Лысым». Старики пили ром и жевали табак, но по меркам притона, не будучи пьяны, завсегдатаи «Лиса» вели себя так, как и следует двум пожилым ветеранам. Первый – храбрый «рубака», в боях поседел. Лысый – бывший матрос королевского флота. Только ныне – один и другой не удел, а болтаться без дел – разве это работа?
Были мрачными темные лица бродяг: сухопутный моряк – это грустная тема. Все равно, что разрушенный штормом маяк – что-то в этом не так. В чем-то это смертельно.
- Вот увидишь, - втолковывал другу Седой. – Помяни, мы еще повоюем с тобою. Видел ты, чтобы кто-то выигрывал бой, повернувшись к отчаянной драке спиною?
Чудеса… Но едва прозвучали слова, видно внял им всеслышащий Ангел-хранитель – на пороге таверны возникла толпа: «джентльмены удачи» и их предводитель. Застонали под натиском доски полов. Из толпы посетителей вышел матерый:
- Нет ли в этом вертепе горячих голов? Нашей «Деве Марии» нужны волонтеры.
Незнакомец, обшарив глазами кабак, заскучал, разглядев за столами сидящих.
- Капитан! С добровольцами дело – табак, этот сброд не годится для «дел настоящих»!
Приоткрыл было рот изумленный Седой, адресуя вопрос к предводителю банды…
- Окажите нам честь! – оживился второй, - сделав членами, сэр, вашей славной команды.!
Обернулся народ на смешных чудаков. Чей-то рот захлебнулся раскатистым смехом. И затих, от прищуренных глаз моряков, отразившись холодным расколотым эхом.
- Для чего экипажу ненужный балласт? – заключил капитан, улыбаясь пиратам. – Если ром не убьет, отрезвеют – Бог даст. Эй, хозяин, налей этим добрым ребятам!
И уже без оглядки кабацкая шваль хохотала и корчила гнусные рожи, позабыв, что обида острее, чем сталь. И уж точно не все друг на дружку похожи.
- По отваге – и честь, по заслугам – и куш. Не томи, Командор, нас пустым разговором, - бросил дерзкий Седой, а галдящих кликуш, словно мух, придавил ненавидящим взором. - Затеваешь потеху? Так только скажи! А о нас ты, любезный, напрасно хлопочешь. И тяжелые руки легли на ножи… - Мы еще побеседуем, если захочешь…
Молод был, капитан, но в боях искушен, и вопрос: Чья возьмет? - был дурацким вопросом. Пусть финал очевиден, но не предрешен… Он и пальцем не тронет бывалых матросов! А видавшие жизнь, презиравшие смерть (и на суше моряк – не портовая крыса), принимая расклад, оставались сидеть: подобравшись – Седой, и, оскалившись – Лысый.
- Кто такие, ребята, откуда взялись? Не встречал ли я в этих широтах вас прежде? Ты услышан, старик, так что – угомонись! В здешних водах не делят людей по одежде.
Навидавшийся разного в разных портах пожилой приватир оценил благородство, что-то было знакомо в словах и чертах… И наметанным глазом он вычислил сходство:
- Говоришь, никогда не слыхали о нас? Ну, так эту помеху недолго исправить.
И старик, приосанившись, начал рассказ, сделав добрый глоток, освежающий память.
- На коралловых рифах близ острова Куба (это место зовется «Сундук мертвеца») мы горели в аду, но не «врезали дуба». Вместе с другом… А ты, брат, похож на отца. Промышляя под флагами Эдварда Тича, мы по праву считались «грозою морей», потому как у Тича считалось приличным, выворачивать трюмы чужих кораблей. Так случилось, что часть нашей бравой команды вознамерилась вспять развернуть паруса и отправилась, так и не сделавшись бандой, не без помощи Эдварда – на небеса. Впрочем, кто-то сумел за себя постоять, возродившись из пепла, сгорев до основы. Море учит и стойку, и слово держать. Велика же цена у случайного слова. Ну и нас, тех кто вин за собой не признал (вот такие они – эти злые карибы), капитан для острастки иных – наказал, между тем не отдав на съедение рыбам. Подавив и мятеж, и неповиновенье, этот «дьявол», сумев экипаж усмирить, подарил нам единственный шанс на спасенье – нас ссадили на остров, где бросили гнить. Только время рассудит: кто прав, кто – не прав. Наш вожак был удачлив и скор на расправу. Нравам более чем корабельный устав. Он был лидер, а лидеры – правы по праву. На оставленной Богом убогой земле оказалось пятнадцать забытых матросов. Все свое мы оставили на корабле, оставалось решать бытовые вопросы. И губами со скал, собирая росу, а крупицы еды, словно клады, стяжая, мы дрожали в ночи, чтоб в рассветном часу постигать заповедные смыслы скрижалей. По прошествии дней капитан нас простил. Те, кто выжил – покинули «логово смерти». А урок – вышел впрок, я его не забыл. Безнадежно сегодня – в грядущее верьте!
Так закончил старик, замолчав о своем. Заглянуло в таверну закатное солнце, где за крепким столом и уже не вдвоем пили-ели пираты и первопроходцы.
- А в команде «Марии» и впрямь недобор… Джентльмены, мы завтра идем на Тортугу. Вы в строю, моряки, но один уговор – на борту позабудьте о прошлых заслугах.
- Ну, дела! – обернулся к приятелю Лысый. – Вишь, как вышло, а я ведь тебе говорил. И не зло рассмеялся под сводами «Лиса», погрозив хитровану, седой канонир. Гоготали по-доброму злые бандиты, горячо обсуждая событие вслух.
- Шито-крыто! Двух битых дают за небитых! Но и где взять небитых, тем более двух?
Друг за друга держась, двое шли в никуда. Самый главный вопрос – не был долгим вопросом. Молодые душой старики по годам – одноглазый пушкарь с одноногим матросом…
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
