Вот ночью идет пьяная англичаночка на дискотеку Лимассола, на Кипре у нее «дача», доставшаяся от родителей колонизаторов. Она цепляется руками за леера колыхающегося трапа, переступая нетвердо миниатюрными ножками и ловя равновесие пухленьким задиком, идет в сопровождении высоколобых шотландцев с ранними залысинами, вечных «бэби» британских женщин, и «манчестерского» пролетария, телохранителя, коренастого и коротко стриженого узколобого боксера, короткий мускулистый торс которого обтянут рельефно темной маечкой. Спесивыми блестящими глазками она нагло смотрит «понаехало этих русских», не отводя взгляд до тех пор, пока они не тухнут, как фонари, не подпитаные севшими аккумуляторами, но задела больно плечиком на ходу – вам она безразлична – она играется.
Кто сказал, что женщина это эротика, женщина – сплошная сексуальность, ее цель возбудить эротическую энергию мужчины для совершения с ней полового акта. Это в некоем роде освобождение вечностного в мужчине, приведение его к единой цели его жизни - зачать в женщине жизнь, освободить ее от осознания своей природной приниженности и темного начала полового инстинкта. Экстаз женщины - в иступленном до неприличия желании быть любимой, до самоотречения.
На «Советском Комсомольце», громадной плавбазе Тралового флота, была собачка Чапа, как ни странно, кобель, и еще скрытный кошак. «Чапе» говорили «к станку», протягивая ногу в резиновом сапоге, и кобель вскакивал на него, обхватив крепко лапами, и энергично занимаясь гимнастикой тазобедренных суставов, а попросту говоря …
Однажды на палубу осела стая маленьких перелетных пичужек, принявших ее за землю, прилетевшая с Южного полушария для сезонного размножения на Север, все реи и троса плотно забиты были их тельцами, - подняться назад в воздух они уже не могли, ни миски с водой, ни крошки хлеба их не заинтересовали, они мерли в одиночестве, закатив веки. Три дня обе палубные смены лопатами выбрасывали их за борт – птички ошиблись маршрутом, и судьба их была предрешена, это был «Освенцим». Говорят, эротику придумали евреи, чтобы разнообразить половую жизнь, почему и наиболее серьезно относятся к половому акту, им по воспитанию это вменяется в родовую обязанность - бог завещал. А к всенародным выборам в Верховный Совет СССР забросили на теплоходе «Узбекистан», доставляющим в район лова бичей, еще двух – «Вовчика и Левчика» с эстрадной программой, что, однако, не помешало «трудовому ритму» «промтолпы». Повезло только двум «укладчицам» с конвейера - за ними пришел галантный бригадир смены по фамилии Сорока, взял за жопу и освободил от работы, - услугами одной воспользовался, правда, он сам по праву начальничка.
По утру в каюте спертый человеческими телами за ночь теплый воздух. Раздается щелчок репродуктора, и громкий спокойный голос радиста оповещает: «Шесть часов утра. Подъем второй смены. Сегодня число месяца. Мы находимся в районе лова. Температура за бортом минус два градуса, забортной воды минус три градуса. Волнение моря три балла. За смену переработано триста тринадцать тонн минтая…».
Первый поднявшийся открывает иллюминатор. Кричат петухи в густом тумане, - значит действительно пришли в район лова. Сквозь пелену у бортов просвечивает черная вода с прибитой ледяной крошкой - «шугой». Петухов держат на сейнерах, и они, не видя земли по полгода, на потеху экипажу тужатся понапрасну, развивая голосовые связки и семенники …
Плавбаза же годами болтается без заходов «в порта» из Охотского моря в Берингово, Северным Курилам и Алеутской гряде, а то и к берегам Аляски, подменяя команду в море с зафрактованных «пассажиров". Жаль, в открытом море редкость паковый лед, прибитый к берегу - «моря» вытягивают из рыбаков жизнь, говорят, когда начинают сниться лошади – пора на берег.
У кошки не было имени, она бродила по палубам и трюмам, где железные рангоуты разграничивали низкое вонючее пространство, вот там Чапа и выследил ее. Дикая кошка, наевшись беспомощных птичек, она шлялась куда хотела, редко показываясь на глаза занятым тяжелым трудом, двенадцатичасовым, зарабатывающим «бичам» со всего «союза», загнана была, казалось, в жизненный тупик. На путине были и «хохлы» из не редкость Донецкой области - потянуло шахтеров с татуированными углем лицами и руками на край света за «легким» заработком на свежем воздухе,- были и бывшие «зеки», и детдомовские - самые ленивые,- и деревенские «мужики», были армяне на тяжелых, но хорошо оплаченных работах - «на выбивке» противней. Были и женщины, на пятьсот членов экипажа - два десятка «укладчиц», «формовщиц», прачек и буфетчиц.
Но никак собак не мог понять, исступленно лая и отпрыгивая прочь, почему кошка от нее не убегает, а орет дурным голосом и лезет к кобелю задом, изгибая спину и свернув судорожно хвост на сторону…
А вокруг животных собрались бросившие работу молчаливые, с изнуренными бледными лицами «мариманы», мечтающие о маленьком домике на берегу теплого моря.
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Авторизация
Камертон
