Странной погоде конца марта 2013 года посвящается...
У моего сына-старшеклассника на все случаи жизни имеется поговорка. Вот и в это воскресное утро, разлепив ото сна очи и глядя в круговерть снега за окном, он бурчит:
- Пришел марток - надевай семь порток.
И отворачивается к стенке.
Муж спрашивает:
- Экстрима хочешь?
- Нет, - отвечаю я. - А что ты имеешь в виду?
- Выйти на улицу.
- А у меня есть выбор?
Выбора у меня нет. Собаку я завела добровольно, теперь добровольно одеваюсь и тащусь во двор. Нашей спаниельке Мадаме плевать, какая погода. Сын делает вид, что глубоко спит, муж в депрессии от того, что грачи не прилетели.
На лестнице стоят дворники-таджики, Фирдавс и Файзуллох, греют руки на батарее. Здороваюсь. Сочувствую.
- Да! - говорят. - Весна что-то холодный! Снега болно многа!
Мадама рвется вперед.
Подъездная дверь не открывается - с той стороны ее засыпало снегом. Видно, давно дворники греются. Мадама лает, все-таки девять утра, терпеть уже невмоготу. Сверху спускается Фирдавс, наподдает двери могутным плечом. В лицо бьет заряд ледяного ветра. Фирдавс широко улыбается, придерживает дверь, пока Мадама и я выбираемся наружу.
Да, не сказать, чтобы это было похоже на весну-красну. Вместо солнца - тяжелые тучи, вместо пьяного западного ветра - крутящий снег, вместо машин - высокие сугробы, из которых кое-где выглядывает то зеркальце заднего вида, то кусочек фары. Перед домом ни скамейки, ни оградки палисадника. Ровное белое поле. Мадама прыгает в него и сразу проваливается по уши.
Навстречу бегут два знакомых мопса. Это Людка из соседнего дома, мы с ней когда-то вместе учились, теперь каждый день собак выгуливаем. Мопсы, как трактора, по целине борозды прокладывают, Людку сзади подгоняет ветер, и кажется, будто она тундру на собачьей упряжке рассекает.
- Привет! - кричит Людка. Мопсы ее устали и притормозили возле ямы, в которой барахтается Мадама. - Чудесный день! - хохочет моя подруга. - Какое сегодня число? - спрашивает она, будто не знает.
- Двадцать четвертое марта! - кричу я сквозь ветер, будто верю, что она не знает.
- Точно марта? А не декабря? Что-то у меня ощущение предновогоднее! Сейчас дома гирлянд понавешаю, вечером индейку запеку, будет у меня внеплановый Новый год! Или Рождество!
- А что - это идея! - поддерживаю я. - Двадцать четвертое мартобря - новое Рождество! Да здравствует погода!
Мадама выбирается из прорытой ею траншеи и затевает возню с мопсами. Мы с Людкой отпускаем собак с поводков, идем по двору и обсуждаем мировые проблемы. Снег замел плечи наших зимних пальто, мопсы становятся невидимыми, стоит им отбежать шагов на двадцать, и только рыжая Мадама выдает их местонахождение. Становится холодно. Я обнаруживаю, что у меня первый раз за всю зиму замерзли в перчатках руки. Но что поделаешь - соблюдаю традицию первого марта убирать подальше всю самую теплую одежду: шубу и пуховые варежки. А этой зимой я варежки и не надевала ни разу. И только сегодня это осознала.
Обойдя двор, мы с Людкой видим махонький тракторишечко с ковшом, и я рассказываю, что этот тракторишечко - мой ночной кошмар. Каждый раз после снегопада он аккурат в полпервого ночи грузит снег под моим окном, причем трясет ковшом над самосвалом так, что грохот слышно кварталов, наверное, за пять. И сегодня ведь, гад, опять приедет.
Людка цепляет на мопсов поводки, и мы расстаемся. Я смотрю ей вслед и думаю, что Людка вполне может устроить сегодня праздник по поводу снегопада. Может, и мне подумать?
На обратном пути мое внимание привлекают мои же ботильоны. Крепкие, фасонистые, удобные - я замечательно проходила в них всю зиму. А сегодня они полны снега.
Фирдавс и Файзуллох уже скребут снег. Они чистят пятый подъезд, а в первом уже снова намело. А в шестом цепочка глубоких следов и колеи от санок.
Я с трудом открываю дверь, и мы с Мадамой попадаем в теплое нутро подъезда. Поднимаемся по лестнице, и я думаю, а не послать ли мне моих мужчин за индейкой. Все-таки праздник - конец мартобря.
В начале декабря, когда природе снится
Осенний ледоход, кунсткамера зимы,
Мне в голову пришло немного полечиться
В больнице # 3, что около тюрьмы.
Больные всех сортов - нас было девяносто, -
Канканом вещих снов изрядно смущены,
Бродили парами в пижамах не по росту
Овальным двориком Матросской Тишины.
И день-деньской этаж толкался, точно рынок.
Подъем, прогулка, сон, мытье полов, отбой.
Я помню тихий холл, аквариум без рыбок -
Сор памяти моей не вымести метлой.
Больничный ветеран учил меня, невежду,
Железкой отворять запоры изнутри.
С тех пор я уходил в бега, добыв одежду,
Но возвращался спать в больницу # 3.
Вот повод для стихов с туманной подоплекой.
О жизни взаперти, шлифующей ключи
От собственной тюрьмы. О жизни, одинокой
Вне собственной тюрьмы... Учитель, не учи.
Бог с этой мудростью, мой призрачный читатель!
Скорбь тайную мою вовеки не сведу
За здорово живешь под общий знаменатель
Игривый общих мест. Я прыгал на ходу
В трамвай. Шел мокрый снег. Сограждане качали
Трамвайные права. Вверху на все лады
Невидимый тапер на дедовском рояле
Озвучивал кино надежды и нужды.
Так что же: звукоряд, который еле слышу,
Традиционный бред поэтов и калек
Или аттракцион - бегут ручные мыши
В игрушечный вагон - и валит серый снег?
Печальный был декабрь. Куда я ни стучался
С предчувствием моим, мне верили с трудом.
Да будет ли конец - роптала кровь. Кончался
Мой бедный карнавал. Пора и в желтый дом.
Когда я засыпал, больничная палата
Впускала снегопад, оцепенелый лес,
Вокзал в провинции, окружность циферблата -
Смеркается. Мне ждать, а времени в обрез.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
