Мечты, грёзы, высвеченная дорога в будущее, подсмотренное, увиденное и влекущее, как это облагораживает всегда
обыденное. А мечтать все мы очень умеем, это так необыкновенно и интересно. Особенно нашим девчонкам, кто
не знает этих злостных, прирождённых мечтательниц.
Не научившись ещё как следует говорить, не успев этого сделать, девчонки уже заворожено мечтают; о красивых нарядах,
платьицах, сарафанчиках и пышных бантах, о красных чулочках и туфельках. А потом ещё, уже не останавливаясь и о
своих собственных будущих домах, в каких они наверняка будут когда-то жить, когда вырастут – больших, каменных
с высокими сказочно красочными островерхими крышами, в стиле рококо или королевский ампир. Непременно с балкончиком,
многочисленными витыми лесенками, с романтически высеченными оконцами, в бесчисленном множестве сверкающих на
не заходящем никогда солнце, с витражами, фонтанами, с надстроенными барельефами, купидонами и утопающем в
вечных цветах двориком.
Да, девчонки все наши такие. На меньшее, они просто не способны. Они учатся ещё в школе, а мысли их уже далеко от
нас унеслись; в тот дом, что на берегу изумрудного залива, к тому принцу единственному, доброму, высокому,
с большими, умными, всё понимающими глазами, тому, кто их давно уже ждёт, не дождётся, и ни один уже век. Только
школу бы им скорее закончить. Вот такие они у нас все, наши девчонки.
А чтобы не распыляться, и быть как можно конкретнее, после школы сразу поступить в Сорбонну, например, как мечтала
другая наша девчонка.
Сорбонна, Франция, Бомарше.
Мопассан, Франсуа Мари Аруа де Валтер, Великая французская Революция.
Свобода, Равенство. Братство, Максимилиан Робеспьер, именно так мечтала эта наша девчонка.
Учебные дворики, плотно увитые плющом, со студенческим жилым камбузом, отстроенные в далёкие давние времена.
Просторная с фресками библиотека, старинные строения и аудитории. Залы, которые быть может, помнили ещё,
блистательную мысль, блеск императорского изыска, и шумные балы, от которых не успело выветрился ещё
запахам удивительного парфюма, с необыкновенных в фантазии придворных портных нарядов. И всё это
должно быть там, в Сорбонне, среди этих старых, неоднократно реставрируемых стен.
И вот как-то однажды, придя в школу, она, наша девчонка, эта страстная мечтательница, неожиданно застала, от лучшей
своей подруги, той, от которой никогда ничего не скрывала, услышала, как та, перед всем классом, громко
рассказывала про свои сокровенные и заветные мечты.
Про Францию, про Людовиков, Бомарше и Бонапарта, про Свободу, Равенство и Братство.
Про равные возможности и вечные ценности, про ответственность и свободу, и про великое, нерушимое братство.
Про плющ, что увил Сорбонну, камбуз и библиотеку, с большими тяжёлыми столами, лампами и стеллажами,
заполненными старинными почерневшими книгами. Про фреску, балы и парфюм.
И тогда, в нашей девчонке, всё как надломилось. Треснуло с каким-то, странным отстранённо стекольным
хрустом, и огромными, бесформенными, остро колотыми краями кусками, разлетелось всё в разные стороны.
Мечта вдруг перестала принадлежать только ей.
Скоро, скоро будет теплынь,
долголядые май-июнь.
Дотяни до них, доволынь.
Постучи по дереву, сплюнь.
Зренью зябкому Бог подаст
на развод золотой пятак,
густо-синим зальёт Белфаст.
Это странно, но это так.
2
Бенджамину Маркизу-Гилмору
Неподалёку от казармы
живёшь в тиши.
Ты спишь, и сны твои позорны
и хороши.
Ты нанят как бы гувернёром,
и час спустя
ужо возьмёт тебя измором
как бы дитя.
А ну вставай, учёный немец,
мосье француз.
Чуть свет и окне — готов младенец
мотать на ус.
И это лучше, чем прогулка
ненастным днём.
Поправим плед, прочистим горло,
читать начнём.
Сама достоинства наука
у Маршака
про деда глупого и внука,
про ишака —
как перевод восточной байки.
Ах, Бенджамин,
то Пушкин молвил без утайки:
живи один.
Но что поделать, если в доме
один Маршак.
И твой учитель, между нами,
да-да, дружок...
Такое слово есть «фиаско».
Скажи, смешно?
И хоть Белфаст, хоть штат Небраска,
а толку что?
Как будто вещь осталась с лета
лежать в саду,
и в небесах всё меньше света
и дней в году.
3. Баллимакода
За счастливый побег! — ничего себе тост.
Так подмигивай, скалься, глотай, одурев не
от виски с прицепом и джина внахлёст,
четверть века встречая в ирландской деревне.
За бильярдную удаль крестьянских пиров!
И контуженый шар выползает на пузе
в электрическом треске соседних шаров,
и улов разноцветный качается в лузе.
А в крови «Джонни Уокер» качает права.
Полыхает огнём то, что зыбилось жижей.
И клонится к соседней твоя голова
промежуточной масти — не чёрной, не рыжей.
Дочь трактирщика — это же чёрт побери.
И блестящий бретёр каждой бочке затычка.
Это как из любимейших книг попурри.
Дочь трактирщика, мало сказать — католичка.
За бумажное сердце на том гарпуне
над камином в каре полированных лавок!
Но сползает, скользит в пустоту по спине,
повисает рука, потерявшая навык.
Вольный фермер бубнит про навоз и отёл.
И, с поклоном к нему и другим выпивохам,
поднимается в общем-то где-то бретёр
и к ночлегу неблизкому тащится пёхом.
1992
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
