И музыка и философия рождаются из тьмы, из мрака. Не из тени, нет, из темноты, из непроглядности, из мрака. А человеку нужен свет. Человек должен жить на ярком, постоянном, беспощадном свету, так,
Мечты, грёзы, высвеченная дорога в будущее, подсмотренное, увиденное и влекущее, как это облагораживает всегда
обыденное. А мечтать все мы очень умеем, это так необыкновенно и интересно. Особенно нашим девчонкам, кто
не знает этих злостных, прирождённых мечтательниц.
Не научившись ещё как следует говорить, не успев этого сделать, девчонки уже заворожено мечтают; о красивых нарядах,
платьицах, сарафанчиках и пышных бантах, о красных чулочках и туфельках. А потом ещё, уже не останавливаясь и о
своих собственных будущих домах, в каких они наверняка будут когда-то жить, когда вырастут – больших, каменных
с высокими сказочно красочными островерхими крышами, в стиле рококо или королевский ампир. Непременно с балкончиком,
многочисленными витыми лесенками, с романтически высеченными оконцами, в бесчисленном множестве сверкающих на
не заходящем никогда солнце, с витражами, фонтанами, с надстроенными барельефами, купидонами и утопающем в
вечных цветах двориком.
Да, девчонки все наши такие. На меньшее, они просто не способны. Они учатся ещё в школе, а мысли их уже далеко от
нас унеслись; в тот дом, что на берегу изумрудного залива, к тому принцу единственному, доброму, высокому,
с большими, умными, всё понимающими глазами, тому, кто их давно уже ждёт, не дождётся, и ни один уже век. Только
школу бы им скорее закончить. Вот такие они у нас все, наши девчонки.
А чтобы не распыляться, и быть как можно конкретнее, после школы сразу поступить в Сорбонну, например, как мечтала
другая наша девчонка.
Сорбонна, Франция, Бомарше.
Мопассан, Франсуа Мари Аруа де Валтер, Великая французская Революция.
Свобода, Равенство. Братство, Максимилиан Робеспьер, именно так мечтала эта наша девчонка.
Учебные дворики, плотно увитые плющом, со студенческим жилым камбузом, отстроенные в далёкие давние времена.
Просторная с фресками библиотека, старинные строения и аудитории. Залы, которые быть может, помнили ещё,
блистательную мысль, блеск императорского изыска, и шумные балы, от которых не успело выветрился ещё
запахам удивительного парфюма, с необыкновенных в фантазии придворных портных нарядов. И всё это
должно быть там, в Сорбонне, среди этих старых, неоднократно реставрируемых стен.
И вот как-то однажды, придя в школу, она, наша девчонка, эта страстная мечтательница, неожиданно застала, от лучшей
своей подруги, той, от которой никогда ничего не скрывала, услышала, как та, перед всем классом, громко
рассказывала про свои сокровенные и заветные мечты.
Про Францию, про Людовиков, Бомарше и Бонапарта, про Свободу, Равенство и Братство.
Про равные возможности и вечные ценности, про ответственность и свободу, и про великое, нерушимое братство.
Про плющ, что увил Сорбонну, камбуз и библиотеку, с большими тяжёлыми столами, лампами и стеллажами,
заполненными старинными почерневшими книгами. Про фреску, балы и парфюм.
И тогда, в нашей девчонке, всё как надломилось. Треснуло с каким-то, странным отстранённо стекольным
хрустом, и огромными, бесформенными, остро колотыми краями кусками, разлетелось всё в разные стороны.
Мечта вдруг перестала принадлежать только ей.
Имяреку, тебе, - потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть, - от меня, анонима,
как по тем же делам - потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса -
на эзоповой фене в отечестве белых головок,
где на ощупь и слух наколол ты свои полюса
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;
имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А.С. в кружева и к ногам Гончаровой,
слововержцу, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей -
да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в параднике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застежки одни и спасали тебя от распада.
Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
