Человек без перегородок – это безумец. Иногда - безумец святой, иногда – болван, без всяких затей особенных. Потому что нормальный человек должен отделять одно от другого. Из тихих садов, где свистал он печальною песней, где дроздом переглядывался с листвою пустынных полян и щёлкал скворчинной усмешкой в туманной низинке за речкой, где острою душою своею срезал он огромный небесный круг, падая на таинственный город, полный башен и часов, где призраки выглядывают на перекрёстках, оттуда, оттуда должно мгновенно переступить в кабинет с конторкой, неприметным оборотом влипнуть в непрозрачную мембрану и очутиться НЕ ТАМ. Только чмокнет за спиной мембрана – и вот оно всё твоё опять с тобою, с гардеробом, стульями и кучей бумаг, и кучу эту можно взвесить – тяжела! А рукопись продать, конечно, можно, но рукописи дешевы, на них не проживёшь, нужен статус. Нужно гражданское обожание, упорный слух о неприятии сущего и должность вне штатного расписания, но – чтобы оклад! И тогда уже – пиши! Уезжай туда, где оплатят образ, и – пиши!
А можно и по-другому. Можно оставить свои долги, но только оставить так, чтобы государь непременно оплатил, не мог бы не оплатить, не позволил бы себе не оплатить, не погнушался. И посему служба определённо долженствует быть исполнена безупречно! И подлости холопской – ни запаха, ни волосины, иначе коту под хвост труды жизни! Но и шалостям знать ажурный, на цыпочках, на излёте, предел – формула такая! Вдохновенная! И в именьице пересидеть сомнительную честь – заяц ли дорогу перебежал, поп ли попался как раз – неважно, поэту поверят, причина должна быть лёгкая, ажурная, младенческая, но и во глубину руд рифмою гулкою глянуть успеть, но и по кухням же погаврилиадствовать так, чтобы хозяину подвернулся резон душу отвести, выпороть! Государственный человек! Поди-ка, сделай-ка!
Одного таланта мало. Живость нужна, летучесть, сопряжённые с чувством меры непреклонным, наижесточайшим! Зато долги хозяин оплатит. Тот или этот. Не взглянув на то, что дворянин ты, и на дуэлях, вроде бы, не прочь... да какие в России дворяне? Так – звание одно! Деньги-то хозяйские!
Что-то не то, что-то не то... Оно, конечно, рукопись продать можно. Но поэт, как должность, – занятие лакейское.
Впрочем, человек без перегородок – это безумец, и он всё равно не поймёт, не сумеет, как можно это – любить и потом продавать записки любовные! «Ты что, – спрашивает он, – за деньги теперь любишь? Или не любишь, что ли, а так, вид представляешь?»
«Так это ж, – он оглянется обиженно, дурень-то, – совсем уж ненормативною лексикой описуемо, граждане! Ничего не понимаю!»
И не поймёт. И не сможет понять! Он же перегородок не видал.
– Любит он, любит! Только в ТОМ времени и в ТОМ месте. А продаёт СОВСЕМ В ДРУГОМ. Понял? Вот эта часть его ТАМ, а эта – СОВСЕМ ДАЖЕ НЕ ТАМ! Частью он любит. Некоторой частью. За перегородкой.
«Нету никаких перегородок! – кричит безумец. – Мысль изречённая – есть ложь! Любовь опубликованная – непристойность!»
– Может быть... – согласятся с ним, жалеючи, – не это ж главное! Главное, чтобы было ПРЕКРАСНО. Главное – КАК это сделано.
...потому что текст – это то, что делают из слов.
И всё-таки замедленный показ позволит различить то, что нет никаких перегородок всё-таки. Просто тот же человек мгновенно и совершенно неощутимо при обычном восприятии выхватывает из глазниц глаза, выдёргивает уши с мест своих, рвотным, трудным движением выдавливает из ротовой полости горло и некий юркий и скользкий комок в крови и ошмётьях – и очень быстро рассовывает это всё по неприметным карманам, оставаясь на один неуловимый миг призраком, никем, болваном. Но сразу же из тех же карманов достаёт он другие глаза, сглатывает другое сердце и другим лицом оглядывает мир, улыбаясь!.. Когда, как – и моргнуть не успеешь! Только если – специальною съёмкой и прокруткой потом.
Впрочем, интересен-то как раз более всего прочего тот самый таинственный болван, тот безликий хозяин, фокусник тот хладнокровный, не дающий себя разглядеть. Человек ли он?
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, - гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли -
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
