белым воротничкам и халатам серого белого цвета-
-посвящается!
Степан Иванович не любил лето. У него на лето была амнезия с аллергией. Сначала, пардон, была аллергия, а потом на неё сверху наваливалась амнезия. И глядя на всё это летнее непотребство, Степан Иванович звонил в невралгию, требуя умстьвенного вмешательства до общего наркоза и общего помешательства.
Там мягко, но уверенно посылали степана Ивановича дальше. Регистратура городка привычно лускала семочки и парилась в белых халатах на голое тело. При том, что на всю регистратуру тело было только одно (у упитанного санитара), и в отдельно стоящем здании, откуда периодически выносили даже больше, чем со столовой, которая не была в отдельно стоящем здании.
Степан Иванычу до фени были вечные разборки регистратуры с гинекологией и моргом. Ему нужна была ургентная помощь. И он её не дождался. Потому что летом дело было. Потому что регистратура всем скопом ушла за неоскоплённым живым телом в виде санитара, которому потом от всего этого тоже стало жарко. И стало плохо. Почти как Степану Ивановичу ранее. Только тому плохее было намного, чем этому телу, которому стало просто потно и всего лишь плохо.
И никто ничего не смог изменить...
Лишь потом в отдельно стоящем здании регистратура в халатах и одетое тело санитара вполне резонно возмущались, возвышаясь над Степаном Ивановичем:
- Этож надо, до чего человека жара довела!! Эх, вот и лето выдалось, однако...
"Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной
невеселые, нечетные годовщины.
Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда объясняю сыну
богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
Это письмо от твоей, возлюбленный, Дикой Утки
писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне императрица.
Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
II
"Дорога в тысячу ли начинается с одного
шага, - гласит пословица. Жалко, что от него
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно
тысячу ли. Особенно отсчитывая от "о".
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли -
тысяча означает, что ты сейчас вдали
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова
перекидывается на цифры; особенно на нули.
Ветер несет нас на Запад, как желтые семена
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена.
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф,
как любые другие неразборчивые письмена.
Движенье в одну сторону превращает меня
в нечто вытянутое, как голова коня.
Силы, жившие в теле, ушли на трение тени
о сухие колосья дикого ячменя".
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
