Валя жила с мамой в старой пятиэтажке. Окна ее квартиры смотрели во двор школы, где она училась уже седьмой год. У Вали была отдельная комната - явное преимущество перед одноклассниками. Многим приходилось существовать бок о бок с братишками и сестренками. А Валя была у мамы одна и братиков никогда не просила. Сестренок тем более. Ей вполне нравилось быть одной. Она любила свой новенький рыжий диванчик, видавший виды полированный стол и совершенно уникальный старинный бабушкин комод с бронзовыми ручками.
В одном из ящиков комода хранились Валины "сокровища": кусочки красивых тканей, несколько симпатичных пуговиц, старая мамина помада сливового оттенка, набор открыток с пушистыми смешными котятами разных пород, и много-много еще всякого интересного. Но самой большой ценностью среди сокровищ, самой дорогой диковиной, самой красивой штучкой Валя считала крупную бусину из звездчатого агата. Это была, пожалуй, единственная оставшаяся от бабушки вещь, не считая комода. Она хранилась в дальнем углу ящика в маленькой картонной коробочке, прикрытой сверху на всякий случай носовыми платками. Мама рассказывала: бусину случайно нашли в пустом ящике во время переезда.
Бабушка умерла молодой, Валя ее совсем не знала. А бусина как будто хранила связь, тепло родного сердца. "Бабушка была красавицей. Не то, что я", - думала Валя каждое утро, шагая в ванную мимо кухни, где на самом видном месте висел портрет молодой бабушки Светы - известной балерины Светланы Сосновской. Валя была уверена, что они с бабушкой обязательно бы дружили. Валя столько хотела рассказать изящной даме в меховом манто, мило улыбавшейся с выцветшей фотографии.
- Доброе утро, сонный бурундук, - весело сказала мама, перемешивая в ковшике булькавшую кашу.
- Да какое же оно доброе... Опять овсянка, - грустно заметила Валя, усаживаясь за стол.
- Я тебе сто раз говорила, принцесса моя, овсянка - самый...
- полезный завтрак, - закончила фразу дочь, накладывая себе в чай побольше сахара. Она слышала лозунг про полезный завтрак каждый раз, когда маме хотелось сварить овсяную кашу, а это случалось каждый вторник, четверг и субботу. Иногда еще в воскресенье - зависело от настроения. Валя за свои тринадцать лет прекрасно изучила мамин характер. Лучше съесть кашу сегодня, чтобы завтра появились оладушки с вареньем, или даже омлет с колбаской. Надо было съесть кашу, надо!
- есть такое слово... - говорила мама нудным тоном.
- Надо, - продолжила Валя.
- Умница! - мама поставила тарелку дымящейся овсянки на стол и посмотрела на Валю нежно, почти как на котенка, которого они чуть не купили на кошачьей выставке в прошлое воскресенье.
Валя улыбнулась и принялась за кашу. Она была готова на любые жертвы ради маминого спокойствия.
"Почему осенью всегда все такое скучное"? - думала Валя, шлепая резиновыми сапогами по лужам, - "Вот если бы не было никакой осени, было бы долго-долго лето, потом бац - и сразу снежная зима, чтобы можно было на лыжах покататься, в снежки поиграть, новый год отпраздновать, и потом после зимних каникул опять бац - и лето!"
Валя шла в школу, продумывая план глобального изменения климата на земле. Она так погрузилась в мысли, что не заметила, как пришла вовсе не в школу. Ноги принесли ее к киоску с хотдогами. Длинные ароматные сосиски прятались в свежих продолговатых булочках и источали настолько магнетический аромат, что ни о какой школе, уроках, занятиях думать было невозможно. Валя купила хотдог с горчичным соусом и вспомнила: на втором уроке контрольная по истории! Рисковать репутацией твердой хорошистки было опасно, история - предмет коварный: одних дат нужно помнить целую википедию. А вот с датами у Вали было совсем плохо. По части политических интриг и военных стратегий она считала себя вполне на уровне, но даты - больное место.
Валя быстро дожевала "хвостик" жареной сосиски и благополучно вернулась домой - пересидеть "исторический" ураган. Мама ушла на работу и в квартире висела тикающая часами, урчащая холодильником и иногда повизгивающая водопроводными трубами пустота. Проскользнув в свою комнату, Валя посмотрела в окно: здание школы провалилось в молоко влажности и осеннего тумана, во дворе разлилась необъятная серая лужа, и два сизых городских голубя важно расхаживали по ее берегам, о чем-то глубоко задумавшись.
Валя начала жалеть, что осталась за бортом бурлящей новостями общественной жизни. Она редко прогуливала уроки - только в крайних случаях. Валя от скуки полила кактусы на подоконнике, вытерла пыль с бабушкиного комода и собралась пойти поставить чайник, чтобы стало хоть немного уютнее, но вдруг вспомнила про бусину, хранившуюся в самом верхнем ящике комода. Валя достала коробочку с драгоценностью. Как приятно было крутить в пальцах гладкий тяжеленький шарик глубокого черного цвета со светящейся красной жилкой, которая будто сердечный сосуд, опутывала, пронизывала его насквозь, образуя звездообразный контур. Валя когда-то давно изучила целый учебник о минералах - ей было интересно, из чего сделана такой невероятной красоты бусинка. Она прочитала все о видах агатов. Оказалось, что прослойка кораллов дает тот самый волшебный эффект звездчатости - редчайшего свойства камня.
Валя зажала бусину в руке и почувствовала, как быстро она нагрелась. Ощущая приятную гладкость сокровища, она отправилась на кухню пить чай. Отхлебывая из кружки, Валя грустно и немного мечтательно всматривалась в портрет. На бабушке были те самые бусы из темного агата. Они элегантно возлежали на изящной шее балерины и подчеркивали белизну ее кожи. Одна из бусин была именно та, что сейчас приятно грелась в Валином кулаке. Сама не зная зачем, Валя посчитала бусины. На фото не очень четко было видно, но получалось вроде бы ровно восемнадцать.
"Сколько же редкого агата потрачено!" - съехидничала Валя и улыбнулась. - Вот бы такие задачки нам давали решать! Известная балерина за один сезон заработала столько денег, что смогла купить пол кэгэ редчайшего агата. Ювелир согласился сделать из него восемнадцать крупных бусин. Вопрос задачи: сколько весила одна бусина?"
Засунув в рот шоколадную конфету, сдвинув светлые тонкие бровки к носу, выразительно картавя и выпячивая губы, Валя перездразнила отличника Женю Самохвалова, который вечно знал все ответы во всех задачках: "Если дать ответ в виде простой дроби... То получается, что бусина весит одну тридцать шестую часть килограмма, а если в виде десятичной дроби..." Женьке хорошо, у него феноменальная память. Да еще талант программиста. Он умудрился через интернет залезть в систему министерства образования и... Хотя нет, об этом вспоминать сейчас не стоило.
Валя развеселилась и решила после математики устроить забавную физику - поэскпериментировать над свойствами агата. Она схватила отмытый до блеска стальной ковшик, в котором недавно варилась ужасная овсянка (бррр), и налила туда из чайника кипяток. Потом Валя разжала ладошку полюбоваться на бусину в последний раз. Девочку охватил жгучий азарт, предчувствие неизбежной разгадки затрепетало в сердце. Недолго думая, она бросила шарик в воду и поставила "драгоценный супчик" на раскаленную комфорку. Валя честно смотрела в ковшик целых две минуты. Вода начинала быстро мутнеть от мелких пузырьков. Процесс закипания происходил по законам физики без отклонений. Бабушкин раритет лежал на дне и укоризненно смотрел на юную мучительницу всей своей звездчатой розовой жилкой. Если бы у бусинки были глаза, она бы плакала.
Валя постояла еще две минуты, переминаясь с ноги на ногу, просвистела мотивчик из популярного сериала, но и тогда ничего необычного не случилось. Валя полезла в мамину шкатулку с драгоценностями и взяла серебряные сережки с маленькими жемчужинками - для усиления воздействия на упрямый агат. Бросив "ингрендиеты" в горячий ковшик, она снова перемешала "супчик" и выждала еще пять минут. Но опять ничего сверхинтересного агат не выдал. Валя собралась уже прекратить дурацкий эксперимент, но раздался звонок в дверь.
Верная подруга Олька Круглова пришла поддержать Валю:
- Приветик! Я думала, ты заболела. Пришла проведать! - Оля пыталась скрыть светящиеся хулиганством и готовностью к прогуливанию искорки в красивых карих глазах. Но от Вали такое скрыть невозможно.
- Да, температура что-то подскочила, кхк-кхе, - нарочито громко покашляла Валя в сторону соседской двери и подмигнула Ольке.
- Ты чего же это одна гуляешь, не предупредила даже. Я как дура там без тебя, а ты тут! Ну и кто ты после этого?!
Праведный гнев подруги отвлек Валю от грустных мыслей и за это она была ей беспредельно благодарна. Валя искренне любила Ольку, им было так радостно вместе откаблучивать всякие шалости, перемывать косточки одноклассникам, да и просто сидеть на диване перед телевизором с плошкой чипсов. В одном лишь боялась признаться Валя подруге - в тайной зависти. Оле повезло гораздо больше Вали и в плане внешности, и в плане талантов. Густые темные волосы струились волнами по плечам, когда Оля решала переплести косу или заколоть пучок. Симпатичная родинка над верхней губой кокетливо подчеркивала Олину прелестную улыбку. И при всем этом, Оля еще и рисовала как настоящий художник. В художественной школе, куда ее возили родители дважды в неделю, учителя закатывали глаза от восторга: "Ну, Круглова талант от Бога, что вы хотите! Надо работать, надо развивать..." На фоне подруги Валя часто чувствовала себя приютской шелупонью, в будущем которой нет ни единого яркого пятнышка. Куцый хвостик рыжевато-русых прямых, как палки, волос, обычные серые глаза, светлые, почти невидимые брови на фоне Оли превращались в уродство. А уж про таланты не стоило и говорить. Бабушкины гены в Вале пытались разглядеть опытные педагоги по хореографии, но генов - увы - не обнаружилось. Когда Валя рисовала на полях тетрадей солнышки и снежинки, Олька хихикала и ловко перерисовывала их в страусов и дельфинов - настоящих, живых, готовых убежать на волю.
- Ладно, заходи, раз пришла, хватит возмущаться... Тапочки в шкафу возьми.
Оля прошлепала большими не по размеру тапками на кухню в надежде съесть бутербродик.
- Эх, давно мы не прогуливали, а! А... А что это у тебя?! - Оля с изумлением уставилась в шипящий и кряхтящий ковшик с украшениями.
- Суп варю, не видишь? - буркнула Валя, выключая комфорку и прикрывая крышкой "эксперимент".
- Ха, ничего себе, я вижу, тебе и правда нехорошо. Врача вызвать? - Оля хихикнула и сунула любопытный нос в холодильник. По-хозяйски вынула хлеб и колбасу, соорудила бутерброды и отправилась в Валину комнату смотреть телек.
Валя последний раз заглянула под крышку ковшика и вдруг увидела нечто странное... Серьги исчезли! А бабушкина бусина увеличилась и изменила цвет. Она стала похожа на серебристый мячик, светящийся изнутри матовым голубоватым светом. Валя залила холодной водой, будто это было обыкновенное вареное яйцо, и взяла в руки бу.. Бусиной, однако, шарик уже точно не был. Скорее действительно яйцом или лампочкой.
В этот момент вошла Оля с пустой тарелкой из-под бутербродов. Она увидела нечто светящееся в ладонях подруги и тоже протянула руку к источнику ярко-голубого света:
- Что это у тебя?! Ух ты!
И вдруг Валя увидела, как Олино лицо исказила гримаса ужаса. В то же мгновение она и сама ощутила острую пронизывающую боль в голове, которая молниеносно распространилась по телу. Вдоль позвоночника прокатилась волна судорог, как будто ударили током.
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приемный зал вошел без панталон;
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру —
Лишь панталон забыл надеть он пару.
2
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил иромах,
Как уж вошел. «Ну, — думает, — уйду!»
Не тут-то было! Уж давно в хоромах.
Народу тьма; стоит он на виду,
В почетном месте; множество знакомых
Его увидеть могут на пути —
«Нет, — он решил, — нет, мне нельзя уйти!
3
А вот я лучше что-нибудь придвину
И скрою тем досадный мой изъян;
Пусть верхнюю лишь видят половину,
За нижнюю ж ответит мне Иван!»
И вот бочком прокрался он к камину
И спрятался по пояс за экран.
«Эх, — думает, — недурно ведь, канальство!
Теперь пусть входит высшее начальство!»
4
Меж тем тесней всё становился круг
Особ чиновных, чающих карьеры;
Невнятный в аале раздавался звук;
И все принять свои старались меры,
Чтоб сразу быть замеченными. Вдруг
В себя втянули животы курьеры,
И экзекутор рысью через зал,
Придерживая шпагу, пробежал.
5
Вошел министр. Он видный был мужчина,
Изящных форм, с приветливым лицом,
Одет в визитку: своего, мол, чина
Не ставлю я пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина,
А не мундиром, шитым серебром,
Всё зло у нас от глупых форм избытка,
Я ж века сын — так вот на мне визитка!
6
Не ускользнул сей либеральный взгляд
И в самом сне от зоркости Попова.
Хватается, кто тонет, говорят,
За паутинку и за куст терновый.
«А что, — подумал он, — коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово,
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает! Что ж! Быть может! Подождем!»
7
Министр меж тем стан изгибал приятно:
«Всех, господа, всех вас благодарю!
Прошу и впредь служить так аккуратно
Отечеству, престолу, алтарю!
Ведь мысль моя, надеюсь, вам понятна?
Я в переносном смысле говорю:
Мой идеал полнейшая свобода —
Мне цель народ — и я слуга народа!
8
Прошло у нас то время, господа, —
Могу сказать; печальное то время, —
Когда наградой пота и труда
Был произвол. Его мы свергли бремя.
Народ воскрес — но не вполне — да, да!
Ему вступить должны помочь мы в стремя,
В известном смысле сгладить все следы
И, так сказать, вручить ему бразды.
9
Искать себе не будем идеала,
Ни основных общественных начал
В Америке. Америка отстала:
В ней собственность царит и капитал.
Британия строй жизни запятнала
Законностью. А я уж доказал:
Законность есть народное стесненье,
Гнуснейшее меж всеми преступленье!
10
Нет, господа! России предстоит,
Соединив прошедшее с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
Который называется присущим
Всем временам; и, став на свой гранит,
Имущим, так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда.
Надеюсь, вам понятно, господа?»
11
Раадался в зале шепот одобренья,
Министр поклоном легким отвечал,
И тут же, с видом, полным снисхожденья,
Он обходить обширный начал зал:
«Как вам? Что вы? Здорова ли Евгенья
Семеновна? Давно не заезжал
Я к вам, любезный Сидор Тимофеич!
Ах, здравствуйте, Ельпидифор Сергеич!»
12
Стоял в углу, плюгав и одинок,
Какой-то там коллежский регистратор.
Он и к тому, и тем не пренебрег:
Взял под руку его: «Ах, Антипатор
Васильевич! Что, как ваш кобелек?
Здоров ли он? Вы ездите в театор?
Что вы сказали? Всё болит живот?
Aх, как мне жаль! Но ничего, пройдет!»
13
Переходя налево и направо,
Свои министр так перлы расточал;
Иному он подмигивал лукаво,
На консоме другого приглашал
И ласково смотрел и величаво.
Вдруг на Попова взор его упал,
Который, скрыт экраном лишь по пояс,
Исхода ждал, немного беспокоясь.
14
«Ба! Что я вижу! Тит Евсеич здесь!
Так, так и есть! Его мы точность знаем!
Но отчего ж он виден мне не весь?
И заслонен каким-то попугаем?
Престранная выходит это смесь!
Я любопытством очень подстрекаем
Увидеть ваши ноги... Да, да, да!
Я вас прошу, пожалуйте сюда!»
15
Колеблясь меж надежды и сомненья:
Как на его посмотрят туалет, —
Попов наружу вылез. В изумленье
Министр приставил к глазу свой дорнет.
«Что это? Правда или наважденье?
Никак, на вас штанов, любезный, нет?» —
И на чертах изящно-благородных
Гнев выразил ревнитель прав народных.
16
«Что это значит? Где вы рождены?
В Шотландии? Как вам пришла охота
Там, за экраном снять с себя штаны?
Вы начитались, верно, Вальтер Скотта?
Иль классицизмом вы заражены?
И римского хотите патриота
Изобразить? Иль, боже упаси,
Собой бюджет представить на Руси?»
17
И был министр еще во гневе краше,
Чем в милости. Чреватый от громов
Взор заблестел. Он продолжал: «Вы наше
Доверье обманули. Много слов
Я тратить не люблю». — «Ва-ва-ва-ваше
Превосходительство! — шептал Попов. —
Я не сымал... Свидетели курьеры,
Я прямо так приехал из квартеры!»
18
«Вы, милостивый, смели, государь,
Приехать так? Ко мне? На поздравленье?
В день ангела? Безнравственная тварь!
Теперь твое я вижу направленье!
Вон с глаз моих! Иль нету — секретарь!
Пишите к прокурору отношенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
19
Но, строгому благодаря надзору
Такого-то министра — имярек —
Отечество спаслось от заговору
И нравственность не сгинула навек.
Под стражей ныне шлется к прокурору
Для следствия сей вредный человек,
Дерзнувший снять публично панталоны.
Да поразят преступника законы!
20
Иль нет, постойте! Коль отдать под суд,
По делу выйти может послабленье,
Присяжные-бесштанники спасут
И оправдают корень возмущенья;
Здесь слишком громко нравы вопиют —
Пишите прямо в Третье отделенье:
Советник Тит Евсеев сын Попов
Все ниспровергнуть власти был готов.
21
Он поступил законам так противно,
На общество так явно поднял меч,
Что пользу можно б административно
Из неглиже из самого извлечь.
Я жертвую агентам по две гривны,
Чтобы его — но скрашиваю речь, —
Чтоб мысли там внушить ему иные.
Затем ура! Да здравствует Россия!»
22
Министр кивнул мизинцем. Сторожа
Внезапно взяли под руки Попова.
Стыдливостью его не дорожа,
Они его от Невского, Садовой,
Средь смеха, крика, чуть не мятежа,
К Цепному мосту привели, где новый
Стоит, на вид весьма красивый, дом,
Своим известный праведным судом.
23
Чиновник по особым порученьям,
Который их до места проводил,
С заботливым Попова попеченьем
Сдал на руки дежурному. То был
Во фраке муж, с лицом, пылавшим рвеньем,
Со львиной физьономией, носил
Мальтийский крест и множество медалей,
И в душу взор его влезал всё далей.
24
В каком полку он некогда служил,
В каких боях отличен был как воин,
За что свой крест мальтийский получил
И где своих медалей удостоен —
Неведомо. Ехидно попросил
Попова он, чтобы тот был спокоен,
С улыбкой указал ему на стул
И в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,
Попов стал думать о своей судьбе:
«А казус вышел, кажется, причинный!
Кто б это мог вообразить себе?
Попался я в огонь, как сноп овинный!
Ведь искони того еще не бе,
Чтобы меня кто в этом виде встретил,
И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в ней
С лицом почтенным, грустию покрытым,
Лазоревый полковник. Из очей
Катились слезы по его ланитам.
Обильно их струящийся ручей
Он утирал платком, узором шитым,
И про себя шептал: «Так! Это он!
Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! — он продолжал, вздыхая
(Попову было с лишком сорок лет), —
Моя душа для вашей не чужая!
Я в те года, когда мы ездим в свет,
Знал вашу мать. Она была святая!
Таких, увы! теперь уж боле нет!
Когда б она досель была к вам близко,
Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердец
К отверженным не может быть презренья,
И я хочу вам быть второй отец,
Хочу вам дать для жизни наставленье.
Заблудших так приводим мы овец
Со дна трущоб на чистый путь спасенья.
Откройтесь мне, равно как на духу:
Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,
Характер ваш невинен, чист и прям!
Я помню, как дитёй за мотыльками
Порхали вы средь кашки по лугам!
Нет, юный друг, вы ложными друзьями
Завлечены! Откройте же их нам!
Кто вольнодумцы? Всех их назовите
И собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пустить
Уже успело корни в вас упорство?
Тогда должны мы будем приступить
Ко строгости, увы! и непокорство,
Сколь нам ни больно, в вас искоренить!
О юноша! Как сердце ваше черство!
В последний раз: хотите ли всю рать
Завлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:
«Я, господин полковник, я бы вам
Их рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...
Возможно ли сообщничество там,
Где преступленье чисто негативно?
Ведь панталон-то не надел я сам!
И чем бы там меня вы ни пугали —
Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!
Свою вину не умножайте ложью!
Сообщников и гнусный ваш комплот
Повергните к отечества подножью!
Когда б вы знали, что теперь вас ждет,
Вас проняло бы ужасом и дрожью!
Но дружбу вы чтоб ведали мою,
Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готово
Достаточно бумаги и чернил:
Пишите же — не то, даю вам слово:
Чрез полчаса вас изо всех мы сил...«»
Тут ужас вдруг такой объял Попова,
Что страшную он подлость совершил:
Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)
Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:
Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,
Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,
Потанчиков, Гудям-Бодай-Корова,
Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,
Грай-Жеребец, Бабиов, Ильин, Багровый,
Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,
Бурдюк-Лишай — и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,
Попались в список лучшие друзья;
Я повторю: как люди в страхе гадки —
Начнут как бог, а кончат как свинья!
Строчил Попов, строчил во все лопатки,
Такая вышла вскоре ектенья,
Что, прочитав, и сам он ужаснулся,
Вскричал: «Фуй! Фуй!» задрыгал —
и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн я нов,
Весенний день глядел в окно так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел;
И в радости уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил, —
Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! О, радость!
Моя душа, как этот день, ясна!
Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!
Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не предана!
Страженко цел, и братья Шулаковы
Постыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешь
На мой рассказ? Твое я слышу мненье:
Сей анекдот, пожалуй, и хорош,
Но в нем сквозит дурное направленье.
Всё выдумки, нет правды ни на грош!
Слыхал ли кто такое обвиненье,
Что, мол, такой-то — встречен без штанов,
Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?
Кто так из них толпе кадить бы мог?
Я допущу: успехи наши быстры,
Но где ж у нас министер-демагог?
Пусть проберут все списки и регистры,
Я пять рублей бумажных дам в залог;
Быть может, их во Франции немало,
Но на Руси их нет — и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,
Куда Попов отправлен в наказанье?
Что за допрос? Каким его судом
Стращают там? Где есть такое зданье?
Что за полковник выскочил? Во всем,
Во всем заметно полное незнанье
Своей страны обычаев и лиц,
Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:
Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том,
Чтоб в день такой, когда на поздравленье
К министру все съезжаются гуртом,
С Поповым вдруг случилось помраченье
И он таким оделся бы шутом?
Забыться может галстук, орден, пряжка —
Но пара брюк — нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в зал
Войти, одет как древние герои?
И где резон, чтоб за экран он стал,
Никем не зрим? Возможно ли такое?
Ах, батюшка-читатель, что пристал?!
Я не Попов! Оставь меня в покое!
Резон ли в этом или не резон —
Я за чужой не отвечаю сон!
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
