И был день. Солнечный… И светлый, светлый.
А всё потому – Первое Мая!
Да ещё, так совпало, что он пришёлся аккурат на субботу. А в нашем государстве это навсегда и навеки выходной…
День.
И сидели мы с моим единственным другом-леваком, на этом пока и ещё свете, на скамеечке в парчке нашем, средиземноморском.
Но, за международную солидарность и предавшие нас профсоюзы выпить, как-то, не шло, потому что…
Так уж случилось, что жизнь тоже навеки и навсегда превратила нас из представителей рабочего класса и трудящихся там, в никому не нужных наёмных работников с зарплатой ниже плинтуса, да ещё и к тому же мы тут стали не то, что синими…
Чёрными воротничками мы здесь стали… Вот, так вот.
Потому и не шло…
И тут случилось невероятное!
Шломо, так теперь звали моего единственного друга, вздохнул глубоко, глубоко, но это было не самое главное…
Лицо его, приобрело вдруг …человеческое выражение, примерно такие лица я в огромном количестве наблюдал во времена оны, когда советские еще люди, выбегали из первомайских колонн, принимали в ближайшем переулке по сто грамм, а потом ещё и возвращались…
Туда же.
А давай, вскричал мой бывший Соломон, выпьем за день Парижской Божьей Матери!
Я на несколько секунд затормозил, а потом из моих же предательских уст вырвалось совершенно нечаянно…
- Какой такой…
Но, видимо, остатки прежней, советской интеллигентности сохранились в моей измученной шаравами душе, потому что последнее слово, которое хотел, я, всё же, не произнёс.
- Помнишь, я сидел в парке Шевченко, там собирались уличные мазилы, рисовали портреты, вырезали из бумаги профили и, главное, мы там пытались втюхать населению наши (тут он ещё раз вздохнул) …шедевры?
Как мне было не помнить, когда мы с ним там и познакомились. Я сразу заприметил его огненную шевелюру, из-за которой его и дразнили здесь, на морских ветрах, соломоном (так на ирите называют любимую рыбу иудейской знати) в собственном соку, из-за чего, в том числе, он и стал в Израиле – Шломом.
- Так вот, нашли меня там, на том самом месте, харьковские католики и попросили написать, представляешь, православную икону для Собора Парижской и Божьей…
Им, наконец-то, разрешили тогда выехать туда, попраздновать. У них традиция такая, в день Первого Мая дарить этому Собору картины, скульптуры, гобелены…
Ну, я и …написал.
А они, гады, так и не вернулись обратно.
И не заплатили…
И тут я ушёл, по-настоящему, в ступор…
Это ж, надо такое придумать, чтобы было за что…
А потом запел, вдруг и неожиданно для самого себя, свою любимую песню…
“Так звени же гитара тихонько, доведи ты кобылу до слё-ё-ёз”
А друг подхватил, а тут ещё местные старички-боровички подтянулись к нам и мы все вместе, таки выпили…
Кто за что, а мы с моим единственным другом, за День Парижской Божьей Матери, чтоб ей было тепло на французских её, сияющим божественным светом, небесах!!!
Меня любила врач-нарколог,
Звала к отбою в кабинет.
И фельдшер, синий от наколок,
Во всем держал со мной совет.
Я был работником таланта
С простой гитарой на ремне.
Моя девятая палата
Души не чаяла во мне.
Хоть был я вовсе не политик,
Меня считали головой
И прогрессивный паралитик,
И параноик бытовой.
И самый дохлый кататоник
Вставал по слову моему,
Когда, присев на подоконник,
Я заводил про Колыму.
Мне странный свет оттуда льется:
Февральский снег на языке,
Провал московского колодца,
Халат, и двери на замке.
Студенты, дворники, крестьяне,
Ребята нашего двора
Приказывали: "Пой, Бояне!" –
И я старался на ура.
Мне сестры спирта наливали
И целовали без стыда.
Моих соседей обмывали
И увозили навсегда.
А звезды осени неблизкой
Летели с облачных подвод
Над той больницею люблинской,
Где я лечился целый год.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
