- Но послушай, посрать в рот партнеру это сильно. Это, действительно, очень сильно. Одно дело говорить, но вот сделать… Нет, не могу даже представить. Чтобы я или тем более мне…
- Да гонит он все, слушай больше, - толстяк зевает, почесывая промежность.
- Думаешь? А я ему почему-то верю. А давай, и мы попробуем, а? А?
* * *
- Дядя, смотрите, что у меня!
- Ого! – с притворной заинтересованностью, - Как ты его поймал?
- А вон там! В траве поймал. За деревом. Он там прыгал.
- А как в банку засунул?
- А я его сразу банкой поймал! Хлоп – сверху. Поймал! Вот так.
- Молодец! А как тебя зовут?
- Алеша меня зовут.
- Послушай, Алеша. Передай своей маме, что я ее выебу в жопу.
* * *
- Там дядя какой-то дурной совсем! - указывая на небритого мужчину в помятом костюме, сидящего на скамейке в конце аллеи.
- Я тебе сказала не уходить далеко от меня? Сказала?! И с незнакомыми не разговаривать!
- Я только показал, что кузнечика поймал! А он сказал… Сказал, что…, - говорит на ухо шепотом.
* * *
- Я не знаю, это просто пиздец, в парке уже погулять с детьми невозможно стало!
- Ладно, не ной, разберусь, сказал же. За малым лучше смотри, бегает сам по себе, а то опять, видно, со своими дебилками лясы точила. Как он выглядит?
- Да хрен его знает, чмо такое. Всегда днем в это время на скамейке в конце аллеи сидит обычно.
- Ща, бля, разберусь. И Сашка с собой возьму.
* * *
- Блядь, откуда их столько?
- Так усатый пидарас повыпускал. По амнистии к дню независимости.
- Вон та скамейка. Вон тот?
- Их там двое.
- Похер. Значит, кто то из них.
- Слыш, козлины, кто из вас вякал?
- Ребята, вам чего? – с удивлением.
- Чего?! Кого ты ебать собрался, педрила?! Кого ебать? На! На, бля! – удары битой.
- Или ты? На, бля! – удары битой, - На! На!
* * *
- Леша, сынуля, что ты там делаешь?
- Я играю!
- Смотри, далеко чтоб не отходил.
- На тебе! На! – приговаривает мальчик, продолжая отрезать трепыхающемуся кузнечику лапки и крылья половинкой лезвия.
* * *
Поднявшийся со скамейки в другом конце аллеи небритый мужчина в помятом костюме ухмыляясь покидает парк.
Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.
Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.
В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.
Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.
Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.
То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...
То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.
Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.
Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.
Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.
Декабрь 1969
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
