Назидательное чтение для детей пубертатного возраста (на турнир)
Королевской чете с наинижайшим поклоном
Был полдень. Примерно середина двадцать первого века. На самой окраине Суперновой Москвы, километрах примерно в четырехстах от ея центра, стояла богом забытая халупа. Ну, как халупа - всего-то пять комнат и два санузла, гектар огорода и гараж на три машиноместа. Скромно, конечно, но жить можно. Опять же, на чей вкус.
Жили в той халупе старик со старухою. Но это с чьей точки зрения. Вообще-то, старику тридцатник в тот год стукнул, а старуха даже и помладше была, но ребятня окрестная к ним обращалась не иначе, как "бабушка" да "дедушка". Да и не мудрено: оба седые, сгорбленные, старуха-то даже и с палочкой.
И вот однажды налетела страшная гроза: огород градом побило, щиты рекламные сами упали и забор повалили, Москва в пробках встала. Ближе к вечеру старик услыхал звонок домофона. Оказалось - страховой агент, до нитки промокший, на ночлег просится.
Ну, старик незлобивый был, дверь открыл. Агента на кухню провел, за стол усадил, знакомиться стали. "Серега - Никита".
Глядел агент Никита на деда Серегу и диву давался. Дед Серега по кухне на электрическом кресле ездил, на кнопки нажимал. Нажмет одну - кресло газу дает и вокруг плиты пируэт выписывает. Нажмет другую - кофеварка шипеть начинает. Нажмет третью - тарелки из шкафчика выпрыгивают, на лету яичницу принимают и на стол приземляются.
Поинтересовался Никита осторожно, почто Серега в кресле перемещается, неужто инвалид. Оказалось, нет, просто ходить не хочется Сереге, ноги переставлять. Гораздо прикольнее в кресле разъезжать. Да и готовить Серега не любит, даже чай заварить - и то лень. Вот и наизобретал он всяких штучек, чтобы самому ничего не делать. С кресла третий год не встает.
- А что жена поделывает? - не унимался Никита.
- А что жена, - удивился дед Серега. - Жена как жена. Сейчас спрошу, что поделывает. - Подкатил Серега к ноутбуку, в Сеть вошел, в почту и письмецо двумя пальцами натюкал: "Катька, подь на кухню, у нас гости".
"Вот это да, - подумал Никита. - Муж с женой, живя в одном доме, почтой переписываются".
Вошла Катерина. В одном ухе наушник, смартфон подмышкой. Рукой за стенку держится. От слабости.
- Чего, Серег, - спросила, - прогу какую вырубило? Сейчас переинсталлирую.
- Программистка она у меня, - Серега с умилением объяснил.
Глядел на них Никита, глядел и спрашивает:
- А детишки-то есть?
Какие детишки? Не понимают его супруги.
- Детишек ведь аист приносит, - предположила Катерина.
- Не, детишек в "Озоне" заказывают - сказал Серега. - С доставкой. Но нам-то зачем? Мы уже старые.
Глядел на них Никита, глядел и думал: "Эх вы, программисты и юзеры! Совсем в виртуале потерялись. Ну, ничего, я это дело поправлю. Волшебник я или нет?"
Ближе к полуночи гроза утихла. Катерина к тому времени ушла в "Одноклассниках" переписываться, а дед Серега вовсю в "Варкрафт" рубился. Как Никита ушел, никто и не заметил.
Зато заметил Серега, что игра ему... надоела, что ли? Поднял он голову, огляделся, плечи расправил. Захотелось с кресла встать. Катерину увидеть. Что за чушь? Зачем ему среди ночи старуху свою видеть?
Но какая-то сила увлекла его. Поднялся Серега, помолодевшим себя ощутил. Взглянул по сторонам, хлопнул крышкой ноутбука. Прошел в спальню. Катерина, без горба и без палочки, у зеркала стояла, косу распустила, блики от ночника в волосах играли.
- Катя, - прошептал Серега. - Какая ты у меня красивая!
Обомлела Катя, потому как никогда слов таких от него не слыхала. Ведь и до свадьбы, и во время свадьбы, и после нее оба исключительно в Интернете жили, друг друга не видя.
- Сереженька! Да ты какой-то совсем другой!
Подбежала к нему Катерина, обняла за шею крепко-крепко и поцеловала. И понял Серега, что кнопки кнопками, а ничего слаще ее теплой кожи нет на свете. И ресницы ее, и губы, и ямочки на щеках, и грудь ее мягкая, и живот прохладный, а уж то, что дальше...
Очнулся Серега под утро, глаза раскрыл, первая мысль: "Как Катя? Спит..." А ведь раньше-то было: "На каком уровне меня сбили?"
И захотелось ему кофе любимой заварить, чтобы от запаха дивного она проснулась. И непременно самому, в медной турочке и на газу, а не в кофеварке заграничной.
И проснулась Катя, с закрытыми глазами аромат кофе втянула и произнесла слова волшебные:
- Люблю тебя, Сереженька! И чувствую, что будет у нас маленький".
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
Дизайн: Юлия Кривицкая
Продолжая работу с сайтом, Вы соглашаетесь с использованием cookie и политикой конфиденциальности. Файлы cookie можно отключить в настройках Вашего браузера.
