Когда я пошла в первый класс, богом забытой, сельской начальной школы, располагающейся в здании, отнятой у кого-то после революции дачи, за учебным учреждением обнаружился серый, щелястый сараистый магазинчик. Стоял он спиной к глубокому оврагу с ручейком внизу, и боком к огромным виноградникам. Кто в него ходил кроме нас, учеников, не знаю! Товар там стоял по-моему годами!
Спички, соль, мука, черные макароны, крупы. Мы покупали там деревянные ручки, стальные, со звёздочкой, пёрышки для письма и пожелтевшие сухие шуршащие, как осенние листья, нелощённые двенадцатилистные тетрадки.
И среди этого скучного, напоминающего послевоенный, ассортимента, стояли шоколадные фигурки.
Заяц, дедок какой-то и белочка.
Всё это до сих пор у меня в глазах. Так хотелось стать обладательницей! Я думала, что если мне купят эти шоколадные игрушки, я даже есть их не стану, а буду беречь. Мне хотелось изобрести способ заманить моего отца в эту артельную лавку. Чего я только не придумывала, что бы он пришёл в школу!
Но придя и посетив ещё и магазинчик, мой очень близорукий папка, шоколадных фигурок не заметил, сморщил от скуки нос и сказал: "Ну, тут делать нечего, зачем ты меня притащила, пошли домой."
А попросить я так и не решилась, жили-то на копейки, минус государственный займ и по-моему ещё и налог на бездетность, родители не сразу зарегистрировали брак.
Так кончилось моё первое знакомство с шоколадными фигурными изделиями.
Когда я пришла в сентябре во второй класс, магазина над оврагом уже не было…
А ещё через несколько лет не стало и школы.
Теперь, проезжая оставшийся от неё пустырь, я с грустью вычисляю, какая из огромных красавец сосен, посажена лично мною в третьем классе. И мои глаза невольно пытаются разглядеть за деревьями то, чего нет уже много лет - уютного небольшого здания частной летней дачи, с несколькими входами, сложного профиля крышей, роскошными печами, толстыми надёжными половицами(сейчас таких не делают), тремя удобными крылечными лестницами и лёгкой верандой, в которой располагались библиотека и пионерская комната.
И когда я вижу лишь пустырь, мне начинает казаться, что моё детство случилось не со мной, а с какой-то другой, немного знакомой, грустной и растерянной девочкой.
Говори. Что ты хочешь сказать? Не о том ли, как шла
Городскою рекою баржа по закатному следу,
Как две трети июня, до двадцать второго числа,
Встав на цыпочки, лето старательно тянется к свету,
Как дыхание липы сквозит в духоте площадей,
Как со всех четырех сторон света гремело в июле?
А что речи нужна позарез подоплека идей
И нешуточный повод - так это тебя обманули.
II
Слышишь: гнилью арбузной пахнул овощной магазин,
За углом в подворотне грохочет порожняя тара,
Ветерок из предместий донес перекличку дрезин,
И архивной листвою покрылся асфальт тротуара.
Урони кубик Рубика наземь, не стоит труда,
Все расчеты насмарку, поешь на дожде винограда,
Сидя в тихом дворе, и воочью увидишь тогда,
Что приходит на память в горах и расщелинах ада.
III
И иди, куда шел. Но, как в бытность твою по ночам,
И особенно в дождь, будет голою веткой упрямо,
Осязая оконные стекла, программный анчар
Трогать раму, что мыла в согласии с азбукой мама.
И хоть уровень школьных познаний моих невысок,
Вижу как наяву: сверху вниз сквозь отверстие в колбе
С приснопамятным шелестом сыпался мелкий песок.
Немудрящий прибор, но какое раздолье для скорби!
IV
Об пол злостью, как тростью, ударь, шельмовства не тая,
Испитой шарлатан с неизменною шаткой треногой,
Чтоб прозрачная призрачная распустилась струя
И озоном запахло под жэковской кровлей убогой.
Локтевым электричеством мебель ужалит - и вновь
Говори, как под пыткой, вне школы и без манифеста,
Раз тебе, недобитку, внушают такую любовь
Это гиблое время и Богом забытое место.
V
В это время вдовец Айзенштадт, сорока семи лет,
Колобродит по кухне и негде достать пипольфена.
Есть ли смысл веселиться, приятель, я думаю, нет,
Даже если он в траурных черных трусах до колена.
В этом месте, веселье которого есть питие,
За порожнею тарой видавшие виды ребята
За Серегу Есенина или Андрюху Шенье
По традиции пропили очередную зарплату.
VI
После смерти я выйду за город, который люблю,
И, подняв к небу морду, рога запрокинув на плечи,
Одержимый печалью, в осенний простор протрублю
То, на что не хватило мне слов человеческой речи.
Как баржа уплывала за поздним закатным лучом,
Как скворчало железное время на левом запястье,
Как заветную дверь отпирали английским ключом...
Говори. Ничего не поделаешь с этой напастью.
1987
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
