«Беги толпы. Беги толпы. Каждый контакт с нею портит твою жизнь» - М. Веллер.
Поднявшийся не похож на никогда не падавшего.
Есть разные жизни – жизнь видовая, жизнь ближнего, твоя жизнь и т. д. Думаю, что не только я могу составить список, - «Ушедшие при жизни»
Кто – то обидится, кто – то подумает, что заношусь, почти все не поймут, и, тем не менее: разве нужно доказывать, что имеет место деградация большинства? Дальше труднее: разве не понятно, что деградировавший рядом, да еще и на твоих глазах, пусть даже близкий, становится не интересен? А как насчет того, что по мере собственного роста нужно отказываться от общения с отстающими, обрезать тех, кто не может и не хочет тянуться? И как результат: наклоняться труднее, чем подтягиваться. Если ты привык дышать чистым кислородом, то тебя уже не тянет к выхлопной трубе. В отличие от ближнего, которому это жизненно необходимо. Тебя, вымотанного своим занятием и знающего это занятие изнутри, тянет к тому, кто тебя понимает навскидку.
«В жизни каждого художника наступает время, когда ему хочется говорить и быть только с равными себе» - Дина Рубина, мое, к сожалению, недавнее, но не ставшее от этого менее потрясающим, открытие.
…лет тридцать тому уже думал о вещах, о которых стоило бы чуть позже. Думалось как-то само собой. Не то, что сейчас, после шестого десятка, т. е. уже целенаправленно. Это было плохо, потому что, думая сам в себе, постигал истины о которых редко с кем можно было поговорить. Как их обнажить, как вклинить в разговоре между "как дела? сколько стоит газ? яйца опять подорожали! мой дядя с Гагариным в волейбол играл и в сауне водку пил! сосед, сука, всю ночь гульбанил, спать не давал! дворничиха, падла, с моим котом не поздоровалась! немецкий «ТИГР» против нашего Т-34 – консервная банка! проснулся утром - печень…почки…сердце…голова…- это все – радиация, бля!"- слушаешь по полтора-два часа и не перебьёшь же своим «…сиротство мятым плащиком с гвоздя свисает, и по руке пустой надежда мне гадает, и из-под век, опущенных от скуки, печаль мне сыплет бриллианты в руку». И некуда деться со своими экзерсисами, потому что это, как минимум, или «бред пьяного ежика после пятого стакана» или просто не к месту и не с тем человеком.... А таких вот «не тех» рядом с тобой больше, чем «тех». Вот так и получается, что растёт мысль, растёт сознание, растёт пространство вокруг тебя километрами прочитанных страниц и строчек, огораживаясь забором из сотен, тысяч переплётов, и вот уже другу непонятно, где, в каких эмпиреях ты летаешь, потому что всё меньше понимаешь его жизнь. И скучно с ним становится не потому, что не о чем говорить, а потому что он! тебя! не понимает, не понимает твоего счастья, не понимает, как можно не смотреть заседание Верховной Рады и не ругаться с соседями, не обсуждать очередной сериал и даже не покупать TV программу.
«– Тот, кто умеет дышать воздухом моих сочинений, знает, что это воздух высот, здоровый воздух. Надо быть созданным для него, иначе рискуешь простудиться. Лед вблизи, чудовищное одиночество – но как безмятежно покоятся все вещи в свете дня! как легко дышится! сколь многое чувствуешь ниже себя! - «Эссэ хомо!»- Ф. Ницше
Я люблю друзей, но мне неудобно, потому что не могу поддержать обсуждение очередной серии, я просто даже не знаю, что это и о чём там речь, я просто молчу, а из души в трубку вырывается мой мир, мир в котором я живу, и я о нём кричу, пока до меня доносится очередная сплетня, кричу во всё горло, хочу, чтобы он хоть немножечко узнал, что есть я, есть человек, с которым он общается уже 30 лет и не знает меня совсем! Кричу, а он меня не слышит, и мы снова говорим о ценах, о «предательнице» - жене и «гаденыше» - сыне, о работе и ужине, сколько стоит газ и почему теща такая дура.... И оттого, наверное, создаётся ощущение, что я много-много старше, потому что я расту, каждый день, с каждой новой страницей прочитанного, с каждой новой строчкой написанного, и, наверное, со всеми его проблемами, которые я слушаю по полтора часа, его «рассказы» позволяют мне расти ещё выше, быть ещё мудрее, и оттого казаться много-много старше.
В «Рыбацкой мэрфологии» однажды написал – «Если ты поймал больше остальных, поблагодари всех!» Что ж, спасибо им! Они помогают мне не сойти с ума от моей, как мне казалось, непригодности. А вот от сиротства это все равно не спасает. От сиротства в смысле отсутствия связи с друзьями, с теми, кто тебя сотворил и привел в твой мир, в его нынешнее status quo.
"Жизнь корoтка - и надо уметь… Надо уметь уходить с плохого фильма, бросать плохую книгу, уходить от плохого человека. Их много.Дело, не идущее - бросать. От посредственности - уходить. Время дороже. Жизнь коротка. Лучше поспать, поесть, посмотреть на ребенка, на огонь, на женщину, на воду. Закон один: Уходить. Бросать. Бежать. Захлопывать или не открывать. Чтоб не отдать этому миг, назначенный для другого" - М. Жванецкий.
…частое ощущение, пишу не для кого-то, а для себя любимого. В лом напрягаться куда-то в определенную сторону. Это все равно, что подыскивать себе удобные наручники или пытаться изобрести грабли, на которые еще не ступала нога человека. Не люблю балансировать.
Благодарно книксовать ножкой и мерсикать понарошку тем более.
Величайшее несчастье быть особенным, а жить, как все люди. Величайшая мудрость быть особенным, жить, как все люди и не комплексовать по этому поводу. Не вписывающийся в каноны, непонятный и не понятый, мечтающий быть пóнятым, а не понятЫм. Не псих, но не нормальный, не такой, как все, поэтому вызывающий, у окружающих раздражение и даже озлобление. Отсюда космический холод, безвоздушное пространство, безграничное одиночество. Отсюда потрясенная душа, не попадающая в резонанс с другими.
Великое испытание – обладать цельной, неделимой, не способной к клонированию душой. Быть с другой планеты, из другой плаценты.
Царь Дакии,
Господень бич,
Аттила, -
Предшественник Железного Хромца,
Рождённого седым,
С кровавым сгустком
В ладони детской, -
Поводырь убийц,
Кормивший смертью с острия меча
Растерзанный и падший мир,
Работник,
Оравший твердь копьём,
Дикарь,
С петель сорвавший дверь Европы, -
Был уродец.
Большеголовый,
Щуплый, как дитя,
Он походил на карлика –
И копоть
Изрубленной мечами смуглоты
На шишковатом лбу его лежала.
Жёг взгляд его, как греческий огонь,
Рыжели волосы его, как ворох
Изломанных орлиных перьев.
Мир
В его ладони детской был, как птица,
Как воробей,
Которого вольна,
Играя, задушить рука ребёнка.
Водоворот его орды крутил
Тьму человечьих щеп,
Всю сволочь мира:
Германец – увалень,
Проныра – беглый раб,
Грек-ренегат, порочный и лукавый,
Косой монгол и вороватый скиф
Кладь громоздили на его телеги.
Костры шипели.
Женщины бранились.
В навозе дети пачкали зады.
Ослы рыдали.
На горбах верблюжьих,
Бродя, скикасало в бурдюках вино.
Косматые лошадки в тороках
Едва тащили, оступаясь, всю
Монастырей разграбленную святость.
Вонючий мул в очёсках гривы нёс
Бесценные закладки папских библий,
И по пути колол ему бока
Украденным клейнодом –
Царским скиптром
Хромой дикарь,
Свою дурную хворь
Одетым в рубища патрицианкам
Даривший снисходительно...
Орда
Шла в золоте,
На кладах почивала!
Один Аттила – голову во сне
Покоил на простой луке сидельной,
Был целомудр,
Пил только воду,
Ел
Отвар ячменный в деревянной чаше.
Он лишь один – диковинный урод –
Не понимал, как хмель врачует сердце,
Как мучит женская любовь,
Как страсть
Сухим морозом тело сотрясает.
Косматый волхв славянский говорил,
Что глядя в зеркало меча, -
Аттила
Провидит будущее,
Тайный смысл
Безмерного течения на Запад
Азийских толп...
И впрямь, Аттила знал
Свою судьбу – водителя народов.
Зажавший плоть в железном кулаке,
В поту ходивший с лейкою кровавой
Над пажитью костей и черепов,
Садовник бед, он жил для урожая,
Собрать который внукам суждено!
Кто знает – где Аттила повстречал
Прелестную парфянскую царевну?
Неведомо!
Кто знает – какова
Она была?
Бог весть.
Но посетило
Аттилу чувство,
И свила любовь
Своё гнездо в его дремучем сердце.
В бревенчатом дубовом терему
Играли свадьбу.
На столах дубовых
Дымилась снедь.
Дубовых скамей ряд
Под грузом ляжек каменных ломился.
Пыланьем факелов,
Мерцаньем плошек
Был озарён тот сумрачный чертог.
Свет ударял в сарматские щиты,
Блуждал в мечах, перекрестивших стены,
Лизал ножи...
Кабанья голова,
На пир ощерясь мёртвыми клыками,
Венчала стол,
И голуби в меду
Дразнили нежностью неизречённой!
Уже скамейки рушились,
Уже
Ребрастый пёс,
Пинаемый ногами,
Лизал блевоту с деревянных ртов
Давно бесчувственных, как брёвна, пьяниц.
Сброд пировал.
Тут колотил шута
Воловьей костью варвар низколобый,
Там хохотал, зажмурив очи, гунн,
Багроволикий и рыжебородый,
Блаженно запустивший пятерню
В копну волос свалявшихся и вшивых.
Звучала брань.
Гудели днища бубнов,
Стонали домбры.
Детским альтом пел
Седой кастрат, бежавший из капеллы.
И длился пир...
А над бесчинством пира,
Над дикой свадьбой,
Очумев в дыму,
Меж закопчённых стен чертога
Летал, на цепь посаженный, орёл –
Полуслепой, встревоженный, тяжёлый.
Он факелы горящие сшибал
Отяжелевшими в плену крылами,
И в лужах гасли уголья, шипя,
И бражников огарки обжигали,
И сброд рычал,
И тень орлиных крыл,
Как тень беды, носилась по чертогу!..
Средь буйства сборища
На грубом троне
Звездой сиял чудовищный жених.
Впервые в жизни сбросив плащ верблюжий
С широких плеч солдата, - он надел
И бронзовые серьги и железный
Венец царя.
Впервые в жизни он
У смуглой кисти застегнул широкий
Серебряный браслет
И в первый раз
Застёжек золочённые жуки
Его хитон пурпуровый пятнали.
Он кубками вливал в себя вино
И мясо жирное терзал руками.
Был потен лоб его.
С блестящих губ
Вдоль подбородка жир бараний стылый,
Белея, тёк на бороду его.
Как у совы полночной,
Округлились
Его, вином налитые глаза.
Его икота била.
Молотками
Гвоздил его железные виски
Всесильный хмель.
В текучих смерчах – чёрных
И пламенных –
Плыл перед ним чертог.
Сквозь черноту и пламя проступали
В глазах подобья шаткие вещей
И рушились в бездонные провалы.
Хмель клал его плашмя,
Хмель наливал
Железом руки,
Темнотой – глазницы,
Но с каменным упрямством дикаря,
Которым он создал себя,
Которым
В долгих битвах изводил врагов,
Дикарь борол и в этом ратоборстве:
Поверженный,
Он поднимался вновь,
Пил, хохотал, и ел, и сквернословил!
Так веселился он.
Казалось, весь
Он хочет выплеснуть себя, как чашу.
Казалось, что единым духом – всю
Он хочет выпить жизнь свою.
Казалось,
Всю мощь души,
Всю тела чистоту
Аттила хочет расточить в разгуле!
Когда ж, шатаясь,
Весь побагровев,
Весь потрясаем диким вожделеньем,
Ступил Аттила на ночной порог
Невесты сокровенного покоя, -
Не кончив песни, замолчал кастрат,
Утихли домбры,
Смолкли крики пира,
И тот порог посыпали пшеном...
Любовь!
Ты дверь, куда мы все стучим,
Путь в то гнездо, где девять кратких лун
Мы, прислонив колени к подбородку,
Блаженно ощущаем бытие,
Ещё не отягчённое сознаньем!..
Ночь шла.
Как вдруг
Из брачного чертога
К пирующим донёсся женский вопль...
Валя столы,
Гудя пчелиным роем,
Толпою свадьба ринулась туда,
Взломала дверь и замерла у входа:
Мерцал ночник.
У ложа на ковре,
Закинув голову, лежал Аттила.
Он умирал.
Икая и хрипя,
Он скрёб ковёр и поводил ногами,
Как бы отталкивая смерть.
Зрачки
Остеклкневшие свои уставя
На ком-то зримом одному ему,
Он коченел,
Мертвел и ужасался.
И если бы все полчища его,
Звеня мечами, кинулись на помощь
К нему,
И плотно б сдвинули щиты,
И копьями б его загородили, -
Раздвинув копья,
Разведя щиты,
Прошёл бы среди них его противник,
За шиворот поднял бы дикаря,
Поставил бы на страшный поединок
И поборол бы вновь...
Так он лежал,
Весь расточённый,
Весь опустошённый
И двигал шеей,
Как бы удивлён,
Что руки смерти
Крепче рук Аттилы.
Так сердца взрывчатая полнота
Разорвала воловью оболочку –
И он погиб,
И женщина была
В его пути тем камнем, о который
Споткнулась жизнь его на всём скаку!
Мерцал ночник,
И девушка в углу,
Стуча зубами,
Молча содрогалась.
Как спирт и сахар, тёк в окно рассвет,
Кричал петух.
И выпитая чаша
У ног вождя валялась на полу,
И сам он был – как выпитая чаша.
Тогда была отведена река,
Кремнистое и гальчатое русло
Обнажено лопатами, -
И в нём
Была рабами вырыта могила.
Волы в ярмах, украшенных цветами,
Торжественно везли один в другом –
Гроб золотой, серебряный и медный.
И в третьем –
Самом маленьком гробу –
Уродливый,
Немой,
Большеголовый
Покоился невиданный мертвец.
Сыграли тризну, и вождя зарыли.
Разравнивая холм,
Над ним прошли
Бесчисленные полчища азийцев,
Реку вернули в прежнее русло,
Рабов зарезали
И скрылись в степи.
И чёрная
Властительная ночь,
В оправе грубых северных созвездий,
Осела крепким
Угольным пластом,
Крылом совы простёрлась над могилой.
1933, 1940
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
