Мой отец меня очаровывал. Красивый и умный – без вариантов. Его улыбка, тембр голоса - то, что вызывало преклонение и чувство гордости, что это мой отец. Любила ли я его - не знаю, слишком редко видела. После развода родителей наши встречи случались иногда, во время редких визитов к бабушке. Но если я слышала, как со скрипом открывалась большая входная дверь на кухне бабушкиного дома, и на его громкое приветствие бабушка тихо говорила: «Наташа здесь», я неслась сломя голову и бросалась на шею с радостными криками.
Однажды я даже отмечала у бабушки Новый год, мне было лет восемь. У меня накануне поднялась температура, но я терпела, чтобы меня не отправили домой. И всё-таки перед самым праздником бабушка, медсестра, прошедшая всю войну в юности, и работавшая в военном госпитале, приглядевшись и позвав на помощь градусник, выяснила плачевность моего положения. Но отправлять меня было поздно, а может и некуда. При помощи микстур даже привели меня во вполне застоломсидибельное состояние, потому что лежать я всё равно бы отказалась. К тому же пришёл отец. Мне даже налили в фужер капельку шампанского. Отец сидел рядом, и я захотела ему что-нибудь сказать.
- Папа, а что такое атом?
Почему именно «атом», и как он пришёл мне в голову? Отец повернулся ко мне и переспросил:
- Атом?
Потом он поискал на столе что-то глазами, взял косточку то ли сливы, то ли абрикоса и разломил её.
- Вот косточка, её можно разделить пополам. А каждую половинку ещё раз пополам.
И он начал резать ножом ядрышко.
- И ещё пополам.
- Чего ты ребёнку голову морочишь – пожалела меня бабушка.
- И так частички станут совсем маленькие, мы их уже не увидим, а их можно ещё поделить. Ничего, интересуется девчонка, всё понимает! – ответил отец.
Я была горда, и хотела, чтобы ядрышко как можно дольше могло делиться на видимые части. Но оно было маленькое, а я понятливая. А взрослым и между собой надо разговаривать, а не про атомы слушать, чего они про них не знают!
У отца была другая семья и двое детей. Если я его где-то случайно встречала, неслась, хоть через дорогу, хоть через сугроб – папа, папа! Носила его фотографию в портфеле и показывала, как какого-нибудь артиста – вот какой у меня красивый отец.
Однажды, лет в тринадцать, я ехала в троллейбусе. Вдруг из окна увидела, что по скверику идёт мой отец. Привычно сорвалась на остановке и вылетела на улицу. Поскольку троллейбус проехал дальше, то отец ещё должен дойти до того места, где оказалась я. Спряталась за кустом. Думала выйти неожиданно. Вот он обрадуется! Стояла и наблюдала. Идёт человек, взгляд сосредоточен, думает о чём-то своём. О чём? О своих текущих делах, о своих детях, и уж меньше всего обо мне. И тут я выскочу, ему надо будет менять лицо, делать вид, что обрадовался, спрашивать дежурное «как дела». А потом торопиться дальше, в свою жизнь. Он прошёл мимо, и я не вышла из-за кустов.
Пошла домой с чувством, что сделала что-то взрослое. Не стала мешать. Меньше всего в этой жизни я хотела кому-то мешать.
Хорошо, когда дети взрослеют. Плохо, когда из-за боли. Спасибо, хороший рассказ.
Наверное это всё-таки не боль, а способность понимания наступает определённая. Понимание - ведь это не кивок - "понимаю, ага", это найденный последний паззл какого-нибудь "морского боя".)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Какая осень!
Дали далеки.
Струится небо,
землю отражая.
Везут медленноходые быки
тяжелые телеги урожая.
И я в такую осень родилась.
Начало дня
встает в оконной раме.
Весь город пахнет спелыми плодами.
Под окнами бегут ребята в класс.
А я уже не бегаю - хожу,
порою утомляюсь на работе.
А я уже с такими не дружу,
меня такие называют "тетей".
Но не подумай,
будто я грущу.
Нет!
Я хожу притихшей и счастливой,
фальшиво и уверенно свищу
последних фильмов легкие мотивы.
Пойду гулять
и дождик пережду
в продмаге или в булочной Арбата.
Мы родились
в пятнадцатом году,
мои двадцатилетние ребята.
Едва встречая первую весну,
не узнаны убитыми отцами,
мы встали
в предпоследнюю войну,
чтобы в войне последней
стать бойцами.
Кому-то пасть в бою?
А если мне?
О чем я вспомню
и о чем забуду,
прислушиваясь к дорогой земле,
не веря в смерть,
упрямо веря чуду.
А если мне?
Еще не заржаветь
штыку под ливнем,
не размыться следу,
когда моим товарищам пропеть
со мною вместе взятую победу.
Ее услышу я
сквозь ход орудий,
сквозь холодок последней темноты...
Еще едят мороженое люди
и продаются мокрые цветы.
Прошла машина,
увезла гудок.
Проносит утро
новый запах хлеба,
и ясно тает облачный снежок
голубенькими лужицами неба.
1935
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.