Иногда меня охватывает страх. Маленький, потный, от желудка идущий, страх. Я, ведь, худо-бедно, художник. В России художнику – смутно. В России нет культурного слоя, нет тех, кто вкладывает деньги в искусство, которое нравится, нет оценщиков. Не тех, кто раскручивает, а тех, кто ОЦЕНИВАЕТ. Тех, кто может сказать, кому ИНТЕРЕСНО сказать: «Тут ты, брат, чего-то не того… А вот тут – неплохо…» Нет СЛОЯ. В Европе тоже, кажись, нету уже слоя. Но там – успех и раскрутка. Там – аукционы, коллекционеры, шум, престиж. Иногда становится страшно. В самой глубине души, в самой тайной, тщеславной её части. «Я хочу успеха» – шепчет мне моя ДУШОНКА. А кто ж его не хочет?
А для успеха нужна раскрутка, искусства не нужно. Энди Уорхол и Дима Пригов тому доказательством. Для успеха нужно проституировать себя. Делать не то, что хочешь, а то, что требуется. Рисовать дрянь позаковыристее. Тусоваться. Лезть со своим «Здрассте» чёрт знает к кому, ко всякой швали.
И, главное, как выясняется, – нужно торговать своей душой. Нужно говорить то, что принято говорить в Европе, а не то, что думаешь на самом деле. Чтобы пустили. Нужно грязно ругать Россию за некие её, определённые к руганию, свойства. А я не могу ругать Россию за то, чего в ней нет. А надо. И появляется страх – не будет ничего у тебя, товарищ. Просто интересоваться тобой не будут – и всё. Коли не хочешь стать на панель.
Проще тем, кто – профессионально не знает России. Тем, кто прокрутил жизнь по тусовкам и кабакам, кто видел Россию издали, как толпу подростков и пьянчуг. Те могут говорить всё, что надо. Их совесть чиста – они просто не знают. А я, худо-бедно, – инженер. Я поездил, потёрся, я знаю тех, кто живёт в этой стране. И я научен несложным, но весьма полезным инженерным правилам проверки достоверности. Я привык читать мнение оппонентов и оценивать его всерьёз – а вдруг и правы.
Я на шкуре своей узнал, какова она, Россия. Вороватая. Но сильная. Упрямая. Обиженная. С огромным слоем бездельников и проходимцев. С ещё большим слоем тех, кто трудится, тех, кто «п…рдит, но не сдаётся», работает, кряхтит, курит в углах, упирается в железку и копит злость. На своих. На сукиных детей. На родных, посконных своих лгунов, воров, подевропников и чиновников. Которая сильно обиделась сейчас на откровенно и нагло лгущую Европу, да на тех, орущих «Слава хэроям!» и выбрасывающих вытянутую руку перед собой.
Макаревичам проще. Они могут лгать, потому что не знают правды. А я не могу. Если я начну лгать, я загублю свою душу.
И надо плюнуть на всё. Ну, не художник ты – и успокойся! Не будет ничего – и ладно.
А потом приходит стыд. Господи, прости Ты меня, грешного! Успеха захотел! Славы. Господи, прости меня, мелкого!
И – по морде себе отвешиваешь согласно тщеславию собственному – работай, сука! Живи, как человек! Данте иллюстрируешь, скотина тщеславная, а думаешь о чём?
И страх проходит на некоторое время.
На фоне Афонского монастыря
потягивать кофе на жаркой веранде,
и не вопреки, и не благодаря,
и не по капризу и не по команде,
а так, заговаривая, говоря.
Куда повело... Не следить за собой.
Куда повело... Не подыскивать повод.
И тычется тучное (шмель или овод?),
украшено национальной резьбой,
создание и вылетает на холод.
Естественной лени живое тепло.
Истрёпанный номер журнала на пляже
Ты знаешь, что это такое. Число
ушедших на холод растёт, на чело
кладя отпечаток любви и пропажи,
и только они, и ещё кофейку.
И море, смотри, ни единой медузы.
За длинные ноги и чистые узы!
Нам каяться не в чем, отдай дураку
журнал, на кавказском базаре арбузы,
и те, по сравнению с ним на разрез —
белее крыла голодающей чайки.
Бессмысленна речь моя в противовес
глубоким речам записного всезнайки,
с Олимпа спорхнул он, я с дерева слез.
Я видел, укрывшись ветвями, тебя,
я слышал их шёпот и пение в кроне.
И долго молчал, погружённый в себя,
нам хватит борозд на господней ладони,
язык отпуская да сердце скрепя.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
